Андрэ Нортон - Колдовской мир [сборник litres]

Не знаю, как долго это продолжалось. Внезапно я опять ощутил себя самим собой. Я держал за руку Каттею, которая, судорожно глотая воздух и стеная, дергалась всем телом, как в падучей. Свободной рукой я взял ее за плечо, стараясь сдержать эти конвульсии, и заметил, что Кемок тоже вцепился в нее обеими руками.

Она резко вскрикивала и дергалась так, что мы едва удерживали ее на месте. Глаза сестры были закрыты. Казалось, сознание покинуло ее и тело само собой продолжает противиться тем мукам, которые она ему навязала.

Вдруг она пронзительно закричала, изогнулась дугой и так застыла, а над ее телом возник узкий и длинный язык света, который чуть покачивался, как пламя свечи на ветру. Каттея задрожала и открыла глаза. Порожденное ею свечение изменило форму – оно приобрело вид крылатого жезла и больше не двигалось.

Поддерживаемая нами под руки, Каттея опустилась на колени перед этим сгустком света и стала что-то наговаривать – как тогда, когда общалась с фланнаном. Все еще соприкасаясь с нею разумом, мы были способны улавливать смысл произносимых ею слов: она твердила древние заклинания, уговаривая свое бестелесное создание быть послушным и послужить ей.

– Теперь лети! – крикнула она под конец.

Светящийся жезл исчез. Каттея поднялась с колен и провела по себе руками, будто снимая боль.

Я подбросил сучьев в костер. Огонь осветил Каттею, и она показалась мне чуть ли не старухой. Ее искаженное болью лицо ужасно осунулось. Кемок шагнул к сестре и притянул ее к себе. Она приникла к его плечу и, постояв так, подняла голову и провела рукой по его щеке.

– Вот и все, – сказала она, – кончились мои муки. Вы помогли мне, братья. Это дитя не связано ни пространством, ни временем. Наш Посланец вернется и укажет нам путь, уверяю вас в этом. А теперь давайте спать.

Сестра и брат скоро уснули. Мне почему-то не хотелось ложиться; что-то не давало покоя, и я не мог понять что. Опасения за жизнь Каттеи? Но ее муки кончились. Боязнь подвергнуться нападению? Но мы находились в безопасном месте. Мой собственный проступок? Скорее всего. «Мне предстоит расплатиться за содеянное, – сказал я себе. – А пока лучше выкинуть это из головы».

Я улегся на подстилку, закрыл глаза и уже начал дремать, как вдруг был взбудоражен столь знакомым мне звуком: в ночи послышалось лошадиное ржание!

Я услышал глухой стук копыт и увидел – или мне это только показалось? – как раза два полыхнули белые вспышки на той стороне реки, откуда явились напавшие на нас куторы. Я заставил себя забыть об этих тварях и стал думать о лошадях, настраиваясь на то, чтобы утром что-нибудь разведать о них. Предавшись этим мыслям, я успокоился и уснул.

Поднялся я раньше всех, хотя лег последним. Угольки в костре догорели и только чуть-чуть дымились. Было холодно. Над рекой клубился туман, цепляясь за островок белесыми щупальцами. Я бросил на тлеющие угли охапку хвороста и присел, чтобы раздуть огонь, как вдруг увидел, что на другой стороне потока стоит конь, пришедший на водопой.

Кони торской породы в Эсткарпе считаются самыми резвыми и выносливыми. Но они отнюдь не красавцы: их шерсть не блестит, как бы за ними ни ухаживали, и они весьма низкорослые. Природа не наделила их статью и красотой, и с этим оставалось только мириться. Казалось, лучших коней можно было увидеть лишь во сне. И сейчас мне думалось, что я вижу сон: на берегу реки стоял так-таки сказочный конь – вороной масти, крупный, с длинными, стройными ногами.

Я смотрел на жеребца, и во мне разгоралось неодолимое желание завладеть им. Он поднял голову и посмотрел в мою сторону – без испуга, а скорее с любопытством, и я понял, что передо мной – дикий, не ведавший узды конь.

Он стоял и смотрел на меня, пока я двигался к краю островка. Затем, точно утратив ко мне интерес, он снова опустил голову и стал пить. Немного погодя он еще глубже вошел в реку, наверное получая удовольствие оттого, что вода холодила ему ноги. Он завораживал меня своей красотой.

Не задумываясь, я стал нащупывать мысленный контакт с благородным животным, чтобы как-то удержать его, не дать уйти. Жеребец вскинул голову и захрапел. Он попятился из воды на берег и остановился, глядя на меня с любопытством и настороженностью.

Сбросив шлем, кольчугу и оружие, я кинулся в воду и поплыл к коню, который нервно бил копытом и потряхивал гривой, оставаясь, однако, на месте.

«Он дожидается меня! Он будет моим!» – торжествовал я. Никогда еще мой контакт с животными не был таким успешным.

Когда я выбрался на берег, с меня ручьями текла вода. Она хлюпала и в сапогах, но я почти не замечал этого – все мое внимание было сосредоточено на большом прекрасном животном, которое ждало меня. Меня!.. Я подошел к коню и протянул к нему руку. Он опустил голову и, ткнувшись мордой в мою ладонь, шумно выдохнул воздух. Он позволил мне похлопать его по крупу и вообще вел себя так, как будто давно был моим и понимал каждое мое движение. У меня не было сомнений, что он мне полностью послушен. Обхватив коня за шею, я вскочил ему на спину. Он тут же двинулся рысью, а затем пошел ровным наметом. Я был в восторге от его мощного хода. Никогда мне не приходилось скакать на таком сильном и гордом красавце. Радость от езды пьянила меня, как вино. Этот конь казался мне божеством, явившимся из далекого прошлого.

Где-то позади осталась река, перед нами простиралась открытая равнина. В этот миг в мире существовали только мы двое – одинокие и свободные. Едва уловимое волнение возникло в моем мозгу: «Только мы двое? Но ведь кто-то остался там – на реке…» Конь чуть напрягся и перешел в галоп. Я глубже запустил пальцы в его развевавшуюся на ветру гриву. Мы неслись по равнине, и меня переполняло ликование.

Уже поднялось солнце. Жеребец не сбавлял бега, словно его мышцы не знали усталости. Я понял, что он может так бежать час за часом. Мое ликование сменилось растерянностью. Река… Я оглянулся назад. Там далеко-далеко виднелась едва заметная дымка… Река, посреди которой островок…

«Да ведь там же Каттея и Кемок! Я, похоже, забылся, – пронеслось у меня в голове. – Назад! Надо немедленно возвращаться назад!» Для того чтобы управлять конем без узды, мне не оставалось ничего иного, кроме как попытаться воздействовать на него силой мысли, и я приказал ему вернуться.

Это ни к чему не привело: жеребец продолжал галопом нестись вперед. Я снова попробовал воздействовать на него, но конь не сбавил бега и не изменил направления. Я сосредоточил всю волю на том, чтобы внушить животному свой приказ.

Вдруг до меня дошло, что подо мной никакой не конь, а создание, мне совсем чуждое и неведомое, и я почувствовал себя так, словно очутился по горло в болоте, а мои попытки подчинить это существо своей воле подобны барахтанью утопающего в горном потоке. Было ясно, что я оказался в какой-то колдовской ловушке, в которую завлек меня этот неукротимый зверь.