Андрэ Нортон - Колдовской мир [сборник litres]

– Ешь. – Это было не приглашение, а приказ.

Саймон придвинул к себе поднос. Но ему хотелось не столько есть, сколько рассмотреть необычную женщину. В тусклом неверном свете комнаты можно было ошибиться, но Саймон все же решил, что она немолода. Впрочем, он судил о ее возрасте не по каким-то внешним признакам – их вовсе не было, но женщина излучала невидимую силу, говорившую о ее зрелости и уме. Наверняка здесь с ней считались.

Саймон взял обеими руками кружку и, поднося к губам, отметил, что изготовлена она из дерева, – тщательно отполированная поверхность была приятна на ощупь. Сделав глоток, он почувствовал горьковатый привкус – в воду было что-то добавлено, и, скорее всего, не вино, а какой-то настой трав. Распробовав напиток, Саймон нашел его восхитительным.

На подносе – тоже деревянном и полированном – лежали кубики какой-то еды, похожей на сыр. Вкус этого «сыра» был непривычным, но Саймон с удовольствием ел его, запивая напитком. Женщина молча наблюдала за ним, и во всей ее позе чувствовалась такая отчужденность, словно она из жалости принесла пищу человеку, которого совсем бы не хотела здесь видеть. Саймону стало неуютно.

Он доел последний кубик и, встав, поклонился молчаливой наблюдательнице с той учтивостью, с какой раскланивался с колдуньями:

– Спасибо, госпожа.

Она как будто не собиралась уходить. Женщина обошла ложе и, приблизившись к стене, оказалась под скоплением ползающих пятен. Саймон заметил, как они, прекратив свое хаотическое движение, собрались у нее над головой.

– Ты из Эсткарпа. – Это прозвучало как утверждение и в то же время как вопрос, словно женщина в последний момент усомнилась в своем предположении.

– Я служу Эсткарпу, но не принадлежу к Древней расе. – Саймон догадался, что эти сомнения вызваны его внешностью.

– Значит, из Эсткарпа… Скажи мне, кто в Эсткарпе главный воин – ты?

– Нет, я Хранитель Границы. А маршал и сенешаль Эсткарпа – Корис с Горма.

– Корис с Горма? Что он за человек?

– Это могучий воин и верный друг, но это и тот, кто с детства оказался изгоем.

– Как случилось, что лорд Горма стал служить колдуньям?

– Корис никогда им не был. После того как его отец умер, мачеха, желая объявить правителем собственного сына, призвала на помощь кольдеров, и ему пришлось бежать с Горма. Так он очутился в Эсткарпе. А теперь ему не нужен Горм, потому что под властью кольдеров Горм стал мертвым, да к тому же Корис никогда не знал там счастья.

– Вот как? Но почему? Хильдер, насколько мне известно, был справедливым владыкой…

– Быть может, только его последователи не давали Корису забыть, что он – чужой… – Саймон замялся, пытаясь найти нужные слова.

Мать Кориса была родом из этой страны, и стоящая перед ним женщина могла оказаться сенешалю родней.

Она выручила его, задав вопрос совсем на другую тему:

– Эта девушка, с которой вас вместе задержали, – кто она тебе?

– Мне она друг – мы не раз вместе были в бою. Но могу добавить, что помолвлена она с Корисом, который сейчас всюду ее разыскивает.

«Если родством сенешаля с людьми Тора можно как-то воспользоваться, это необходимо сделать хотя бы ради спасения Лоисы», – подумал Саймон.

– Говорят, она герцогиня Карстена, а Карстен враждует с колдуньями.

Похоже, что в Торовы топи, несмотря на столь строгую изолированность от внешнего мира, проникают все его новости.

– Это длинная история…

– У нас есть время, – сказала она. – Я бы хотела ее послушать.

Определенно это был приказ. Саймон, избегая лишних подробностей, начал с рассказа о брачном договоре, заключенном на топоре якобы в пользу Лоисы в стенах верленского замка, и постепенно перешел к последующим событиям. Но когда он поведал о кораблекрушении и о том, как Корис, он и еще двое спасшихся гвардейцев взобрались по береговым скалам наверх и оказались в склепе Вольта, где Корис принял из рук давно усопшего топор, женщина, внимательно слушавшая Саймона, остановила его и принялась расспрашивать обо всех мельчайших подробностях этого события.

– Так, значит, он владеет топором Вольта, – сказала она наконец. – Над этим стоит подумать…

Саймон был поражен – только что она была здесь и вдруг исчезла. Он шагнул на то место, где мгновением раньше стояла женщина, все осмотрел, но не обнаружил ничего необычного – тот же каменный пол под ногами, как и всюду вокруг. Но женщина будто провалилась сквозь него.

Уж не наваждение ли это? Может быть, ему все только почудилось и здесь вообще никого не было? Или он опять столкнулся с колдовством, но магия торов несколько иная, чем магия Эсткарпа? По крайней мере, очевидно, что она доступна не только женщинам, ведь молодой тор, которого Саймон увидел, очнувшись, исчез из комнаты тоже в мгновение ока. Однако для него самого, не владеющего тайнами колдовства, эта комната оставалась в буквальном смысле слова тюремной камерой.

Саймон вернулся к ложу. На нем по-прежнему стоял поднос с тарелкой и чашкой, и, во всяком случае, эти вещи были вполне реальны. Тем более он не ощущал ни голода, ни жажды, а это тоже не могло быть просто плодом воображения.

Итак, его взяли в плен, заточили в этой комнате, но накормили и пока ничем не угрожали. Оружие у него отобрали, однако этого и следовало ожидать. Интересно, чего ждать дальше от этих обитателей болот, ведь они с Лоисой оказались в их владениях по воле случая. Саймон знал, что торы не терпят никакого проникновения на свою территорию. Но неужели они настолько фанатичны, что даже вынужденное появление на болотах расценят как опасное вторжение?

Да и для всех ли закрыты границы Торовых топей? Саймон вспомнил Альдис, сжимавшую обеими руками талисман кольдеров и погруженную в безмолвную мольбу о помощи. Кажется, она не сомневалась в том, что ее услышат, так не значит ли это, что кольдеры запустили свои щупальца и в страну торов?

Кольдеры. Колдуньи Эсткарпа распознают присутствие кольдеров по странной пустоте, с которой сталкивается их Сила. Но ведь Саймон тоже не раз чувствовал присутствие кольдеров как угрозу некоего злого начала. Что, если и сейчас ему удастся это?

Саймон переставил поднос на стул, лег на спину, закрыл глаза и предоставил своим мыслям полную свободу. Он и прежде обладал даром предвидения, хотя этот дар проявлялся и кстати, и некстати и на него нельзя было надеяться. Но Саймон был уверен, что за время пребывания в Эсткарпе эта его способность значительно развилась. Первой пришла в голову мысль о Джелите, и он ощутил знакомую боль. Джелита дважды чертила между ними знак Силы, и каждый раз он вспыхивал, что, вероятно, и позволило ей причислить Саймона к своим…

И хотя сейчас Саймон пытался уловить дух Кольдера, но его мысли снова и снова возвращались к Джелите – она зримо являлась ему в памяти. Джелита, убегающая от ализонских охотников с их гончими псами… Джелита, одетая в кольчугу и шлем, спешащая в Сулькар… Джелита, спускающая на воду игрушечные кораблики, которые немного погодя превратились в мощную флотилию… Джелита, выдающая себя за предсказательницу, умеющую приготовить приворотное зелье. Он, находясь вдали, слышит ее зов о помощи и спешит на выручку. В какую жуткую мегеру преобразилась она тогда, чтобы выбраться из Карса!.. И наконец, Джелита, снимающая с себя талисман, называющая ему свое имя… Никогда еще, ни с какой другой женщиной не испытывал Саймон такого потрясающего ощущения полного слияния двух душ… А потом… Потом было ее возбужденное, счастливое лицо, когда Джелите открылось, что она сохранила свой Дар… И она вдруг покинула его, исчезла так же внезапно, как это умеют делать торы.