Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

На миг его руки твердеют, напоминая о былой силе, и это самое прекрасное чувство в мире. Она знает, что в такой момент он не дрогнет, всегда будет рядом, когда он ей нужен, никогда не превратится в просто сомневающееся живое существо. И она любит его больше жизни за эту силу.

– Да, Шаффа, – обещает она. – Я буду осторожна. Я не дам им победить.

Ему , думает она и понимает, что он тоже так думает. Она не даст Стали победить. Как минимум, сначала она получит то, что хочет.

Итак, они решились. Когда Нэссун выпрямляется, Шаффа кивает, прежде чем встать. Они снова идут вперед.

Самый внутренний ярус находится в синей, мрачной тени стеклянной колонны. Эти пилоны больше, чем казались издали, – раза в два выше Шаффы, в три-четыре раза шире, и теперь, когда Нэссун и Шаффа подошли поближе, слышно, что они тихонько гудят. Они стоят кругом вокруг того места, где прежде покоился обелиск, словно буфер, защищающий два внешних яруса. Как частокол, отгораживающий кипящую жизнь города от… этого.

Это: сначала Нэссун кажется, что это самый густой в мире терновник. Эти колючие лозы вьются и переплетаются на земле и поднимаются по внутренней поверхности пилонов, заполняя все доступное пространство между ними и стеклянной колонной. Затем она видит, что это не терновые лозы – листьев нет. И шипов. Просто витые, скрученные, подобные веревкам лианы чего-то, что выглядит древесным, но пахнет как плесень.

– Как странно, – говорит Шаффа. – Что-то живое в конце концов?

– М… может, они не живые? – Они действительно кажутся мертвыми, хотя выделяются тем, что в них до сих пор можно узнать растения, а не прах на земле. Нэссун тут не нравится – среди этих уродливых лоз и в тени стеклянной колонны. Может, пилоны как раз и нужны для того, чтобы город не видел этих гротескных лоз? – И, может, они выросли тут после… всего.

Затем она моргает, замечая что-то новое в ближайшей лозе. Она отличается от остальных вокруг нее. Они-то явно мертвые, сморщенные и почерневшие, сломанные в некоторых местах. А эта выглядит так, словно может быть живой. Она жилистая и местами узловатая, с древесной с виду поверхностью, которая выглядит старой и грубой, но целой. Под ней пол устилает мусор – сероватые комки, пыль, обрывки сухой истлевшей ткани и даже истлевший кусок истрепанной веревки.

Вот с чем Нэссун боролась все время с тех пор, как вошла в пещеру стеклянной колонны; кое о чем она даже не хочет знать. Однако сейчас она закрывает глаза и тянется в лозу своим серебряным ощущением.

Поначалу это трудно. Клетки этой штуки – поскольку она жива – скорее клетки грибка, чем лозы, но есть и нечто искусственное и механическое в том, как она функционирует, – они спрессованы настолько плотно, что она даже не ожидает увидеть среди них серебро. Плотнее материи человеческого тела. Структура этого вещества на самом деле почти кристаллическая, клетки выстроены маленькими аккуратными матрицами, которых она прежде никогда не видела в живом.

И теперь, когда Нэссун заглянула в промежутки вещества лозы, она видит, что там нет серебра вообще. Вместо этого… Она не знает, как это описать. Отрицательное пространство? То, где должно быть серебро, но его нет. Пространство, которое может быть заполнено серебром. И пока она осторожно его исследует, загипнотизированная, она начинает замечать, что оно притягивает ее сознание, все сильнее и сильнее, пока – Нэссун ахает и вырывается.

Ты поймешь, что делать , сказал Сталь. Это должно быть очевидно .

Шаффа, который присел, чтобы рассмотреть обрывок веревки, замирает и настороженно смотрит на нее.

– Что это было?

Она смотрит на него, но у нее нет слов, чтобы объяснить, что надо сделать. Таких слов не существует. Однако она знает, что нужно сделать ей. Нэссун делает шаг к живой лозе.

– Нэссун, – говорит Шаффа натянутым и полным внезапной тревоги голосом.

– Я должна, Шаффа, – говорит она. Она уже поднимает руки. Сюда уходит все серебро внешней пещеры, понимает теперь она; эти лозы ели ее. Почему? В самой древней и самой глубокой бездне структуры ее плоти есть понимание, почему. – Я должна, м-м-м, запитать систему.

И прежде, чем Шаффа успевает ее остановить, Нэссун обнимает обеими руками лозу.

Это не больно. В этом и есть западня. Ощущение, распространяющееся по ее телу, на самом деле приятное. Расслабляющее. Если бы она не могла чувствовать серебра или того, как лоза внезапно начинает вытягивать все серебро из пространства между ее клетками, она подумала бы, что лоза делает для нее нечто хорошее. На самом деле это убьет ее в мгновение ока. Однако у нее есть доступ к большему количеству серебра, чем ее собственное. Лениво, сквозь слабость, Нэссун тянется к сапфиру – и сапфир отвечает сразу же, легко.

Усилители , называл их Алебастр задолго до того, как родилась Нэссун. Ты назвала бы их батареями , как ты некогда объясняла Юкке.

Нэссун понимает лишь, что обелиски просто двигатели . Она видела, как работают двигатели – простые помпово-турбинные устройства, которые регулировали гео– и гидродвигатели в Тиримо, и порой более сложные, как зерновые элеваторы. Ее знаниями о двигателях сейчас и наперсток не наполнишь, но даже десятилетке понятно: чтобы работать, двигателю нужно топливо.

И она течет с синевой, и сила сапфира течет в ней. Лоза в ее руках словно ахает от внезапного прилива, хотя это всего лишь ее воображение, она в этом уверена. Затем лоза гудит в ее руках, и она видит, как пустые, зияющие провалы ее матрицы заполняются и текут мерцающим серебряным светом, и что-то немедленно направляет этот свет куда-то еще…

Громкий треск раскатывается по пещере. За ним следуют другие, более слабые звуки, с ускоряющимся ритмом, поднимающиеся до низкого гула. В пещере внезапно светлеет, когда синие пилоны становятся белыми и загораются ярче, как и усталые желтые огни, по которым они шли по мозаичному туннелю. Нэссун вздрагивает даже в глубине сапфира, и в мгновение ока Шаффа отрывает ее от лозы. У него трясутся руки, которыми он прижимает ее к себе, он не говорит ничего, его облегчение просто ощутимо, когда он позволяет Нэссун отбиваться от него. Она внезапно так опустошена, что лишь его объятия ее поддерживают. И в это время что-то приближается по треку. Это что-то призрачное, радужно-зеленое, как жук, изящное, гладкое и почти молчаливое. Оно появляется откуда-то из-за стеклянной колонны. Для Нэссун все это не имеет смысла. Тело этой штуки вроде как каплеобразное, хотя ее более узкий, острый конец асимметричен, кончик загибается высоко над землей, словно вороний клюв.

Она огромна, величиной с дом, и все же она парит в нескольких дюймах над дорожкой без всякой поддержки. Материал невозможно определить, хотя у него вроде бы есть… кожа? Да, вблизи Нэссун видит, что поверхность у этой штуки имеет морщинистую текстуру толстой, хорошо выделанной кожи. Тут и там она видит на ней странные, различной величины бугорки, каждый где-то размером с кулак, и очевидного предназначения у них нет. Эта штука размывается и мерцает. От плотности к прозрачности и обратно, прямо как обелиск.