Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Мы ползем за ней.

Внутри – мы осторожно протискиваемся за Келенли – тесно. В домике деревянный пол и кое-какая обстановка. Он почти пуст как наши камеры в нашем здании, но есть некоторые важные различия. Келенли садится в одно из кресел, и мы понимаем – это кресло ее . Это ее… камера? Нет. Здесь повсюду странности, предметы, дающие интригующие намеки на личность и прошлое Келенли. Книги на полках в углу означают, что ее научили читать. Щетка на краю раковины предполагает, что она сама причесывается, а судя по количеству волос на щетке, делает это нетерпеливо. Может, тот большой дом – место, где предполагается, что она живет, и, может, она действительно порой спит там. Однако этот маленький садовый домик… ее дом.

– Я выросла вместе с проводником Галлатом, – негромко говорит Келенли. (Мы расселись по креслам, кровати и на полу вокруг нее, жаждая ее мудрости.) – Меня воспитывали с ним в ходе эксперимента для испытания его контроля – как я контролирую вас. Он обычный человек, если не считать капли нежелательного происхождения.

Я моргаю моими льдистыми глазами, думаю о глазах Галлата и внезапно понимаю много нового. Она улыбается, когда я разеваю рот. Но улыбка держится недолго.

– Они – родители Галлата, которых я считала своими – сначала не рассказывали мне, что я такое. Я ходила в школу, играла, делала все, что делает нормальная силанагистанская девочка, когда растет. Но они обращались со мной иначе. Долгое время я считала, что я сделала что-то такое. – Ее взгляд устремляется вдаль, тяжелый от застарелой горечи. – Я не могла понять, почему я такая плохая, что даже мои родители не могут полюбить меня.

Ремва садится, чтобы провести рукой по деревянным планкам пола. Я не знаю, зачем ему. Салева по-прежнему на улице, поскольку на ее вкус домик Келенли слишком тесен; она пошла посмотреть на крохотную пичужку, порхающую между цветами. Но она слушает сквозь нас, сквозь открытые двери дома. Всем нам нужно услышать, что говорит Келенли – голосом, вибрацией и ровным, тяжелым взглядом.

– Почему они обманывали тебя? – спрашивает Гэва.

– Целью эксперимента было узнать, смогу ли я быть человеком. – Келенли улыбается своим мыслям. Она сидит в кресле, подавшись вперед и облокотившись о колени, рассматривая свои руки. – Посмотреть, не смогу ли я стать хотя бы приличной, если уж не натуральной, если меня воспитать среди натуральных приличных людей. И потому все мои достижения считались успехами Сил Анагиста, а каждый мой провал или пример дурного поведения списывался на вырождение моего генетического кода.

Мы с Гэвой переглядываемся.

– С чего бы тебе быть недостойной? – спрашивает она в полном недоумении.

Келенли моргает, отрывается от раздумий, мгновение смотрит на нас, и в этот момент мы ощущаем пропасть между ней и нами. Она считает себя одной из нас, и так и есть. Но еще она считает себя личностью. Эти две концепции несочетаемы.

– Злая Смерть, – тихо, изумленно говорит она, эхом отвечая на наши мысли. – Вы и правда ничего не знаете?

Наши охранники заняли позиции наверху лестницы, спускающейся в сад, слишком далеко, чтобы услышать нас. Здесь место настолько уединенное, насколько сегодня возможно. Почти наверняка тут есть прослушка, но Келенли, похоже, все равно, и нам тоже. Она поднимает колени и обнимает их, любопытно уязвимая для существа, чье присутствие в пластах глубокое и плотное, как у горы. Я протягиваю руку и бесстрашно касаюсь ее лодыжки, и она моргает, улыбается мне и накрывает мои пальцы ладонью. Еще много столетий спустя я не смогу понять своих ощущений.

Этот контакт словно бы придает Келенли сил. Ее улыбка гаснет, и она говорит:

– Тогда я вам расскажу.

Ремва все еще изучает деревянный пол. Он трет его пальцами и умудряется послать через молекулы его пыли: А ты должна? Я огорчен, поскольку это то, о чем должен был бы подумать я. Она с улыбкой качает головой. Нет, она не обязана.

Но тем не менее она рассказывает, через землю, чтобы мы поняли, что это правда.

Помнишь, что я рассказывал тебе: Спокойствие некогда было тремя странами, не одной. Они назывались, если это имеет значение, Мэкар, Кахьярар и Силир. Сил Анагист начинал как часть Кахьярара, затем стал всем Кахьяраром, затем всем Мэкаром. Все стало Сил Анагистом.

Силир, лежавший на юге, некогда был маленькой никчемной землей, занятой множеством маленьких никчемных народов. Одна из таких групп называлась фньесс. Трудно произнести это правильно, потому силанагистанцы звали их ньесс. Эти два слова означают не одно и то же, но последнее прижилось.

Силанагистанцы захватили их землю. Ньессы сражались, но затем поступили как все живые существа под угрозой – рассеялись, разлетевшись во все концы, чтобы пустить корни и, возможно, выжить, где получится. Потомки ньессов стали частью каждой страны, каждого народа, слились с остальными и приняли местные обычаи. Им, тем не менее, удалось не забыть, кто они, продолжать говорить на своем собственном языке, хотя они свободно владели и другими языками.

Они сохранили и некоторые свои старинные обычаи – например, раздваивали языки при помощи соляной кислоты, зачем – это только им было ведомо. И хотя они утратили свой характерный облик, который выкристаллизовался во время их изоляции в их маленькой стране, многие доныне сохранили достаточно этих черт, так что льдистые глаза и пепельные волосы – определенное клеймо.

Теперь ты понимаешь.

Но то, что делало ньессов действительно особенными, – это их магия.

Магия в мире повсюду. Всякий ее видит, чувствует, течет в ней. В Сил Анагисте магия растет на каждой клумбе, в каждом дереве и оплетенной лозой стене. Каждое домохозяйство или бизнес должны производить свою долю, которая потом передается в генджинированные лозы и насосы, чтобы стать источником энергии для глобальной цивилизации. В Сил Анагисте убийство незаконно, поскольку жизнь – ценный ресурс.

Ньессы этому не верили. Они утверждали, что магией нельзя владеть, не более чем жизнью – и так они впустую тратили и ту, и другую, строя (среди многого прочего) планетарные движители, которые ничего не делали. Они были просто… красивы. Или будили фантазию, или делались ради простой радости созидания. И все же это «искусство» работало эффективнее и мощнее, чем все, что удалось создать силанагистанцам.

Как все это началось? Ты должна понять, что корень всему этому – страх. Ньессы выглядели иначе, вели себя иначе, были иными – но ведь любая группа отличается от другой. Одной разницы недостаточно, чтобы вызвать проблемы. Сил Анагист ассимилировал мир больше чем за столетие до того, как меня сделали; все города были Сил Анагистом. Все языки стали силанагистином. Но никто не испытывает большего страха или не является столь странным в своем страхе, как завоеватель. Они постоянно вызывают в воображении призраков, боясь, что их жертвы однажды воздадут им за сделанное с ними – даже если на самом деле их жертвы и не думали о таких мелочах и давно ушли вперед. Завоеватели живут в страхе перед тем днем, когда им покажут, что они не самые великие, а просто удачливые.