Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Богатство ничто, когда падает пепел.

ЭТО ВЕЛИЧЕСТВЕННОЕ ЗДАНИЕ, КОМПАКТНОЕ, но элегантное и с красивой обстановкой. Мы смотрим на его арки, книжные шкафы и деревянные балясины. На целлюлозных стенах растут лишь несколько растений, так что воздух внутри сухой и немного застоявшийся. Ощущение как в музее. Мы собираемся вместе в большой комнате в передней части дома, боясь пошевелиться, боясь коснуться чего-нибудь.

– Ты здесь живешь? – спрашивает Келенли один из нас.

– Иногда, – говорит она. Лицо ее бесстрастно, но что-то в ее голосе тревожит меня. – Следуйте за мной.

Она ведет нас через дом. Здесь чрезвычайно комфортно – каждая поверхность мягкая и пригодная для сидения, даже пол. Но меня поражает, что здесь нет ничего белого. Стены зеленые и в некоторых местах покрашены в густой, яркий винный цвет. В следующей комнате кровати накрыты голубой и золотой тканью контрастных текстур. Нет ничего жесткого и непокрытого, и я прежде даже и не думал, что комната, в которой я живу, – тюремная камера, но сейчас мне в первый раз это приходит в голову.

Я думал о многих новых вещах в этот день, особенно во время нашего посещения этого дома. Мы гуляли целый день, у нас с непривычки ноют ноги, и по дороге на нас постоянно пялятся люди. Некоторые шепчутся. Один протянул руку, чтобы погладить мои волосы, и хихикнул, когда я запоздало отдернулся. В какой-то момент за нами увязался какой-то мужчина. Пожилой, с короткими седыми волосами почти такой же текстуры, как у нас. Он начал говорить злые слова. Некоторые я не знал («ньесские ублюдки» и «двуязычные», например). Некоторые я знал, но не понимал. («Ошибки» и «надо было вас всех извести», что не имеет смысла, поскольку нас сделали специально и очень тщательно.) Он обвинял нас во лжи, хотя никто из нас с ним не говорил, кричал, что мы лишь сделали вид, что ушли (куда-то). Он сказал, что его родители и родители его родителей учили его, что настоящие твари, настоящие враги, чудовища вроде нас – враги всех хороших людей, и что он уж постарается, чтобы мы больше не причинили зла никому. Затем он подошел ближе, поднимая большие кулаки. Когда мы стали спотыкаться, глядя на него, растерянные настолько, что даже не понимали, что мы в опасности, некоторые из наших неприметных охранников внезапно стали более заметными и затащили мужчину в альков здания, где держали его, пока он орал и пытался добраться до нас. Келенли все это время продолжала вести нас вперед, с высоко поднятой головой, не глядя на мужчину. Мы шли следом, не понимая, что еще делать, и через некоторое время мужчина отстал, и звуки города заглушили его слова.

Позже Гэва, которую немного трясло, спросила Келенли, что не так было с этим злым человеком. Келенли тихо рассмеялась и сказала:

– Он силанагистанец. – Гэва растерянно затихла. Мы все послали ей короткие импульсы, что мы тоже растеряны и так же озадачены, и проблема не в ней. Это нормальная жизнь Сил Анагиста, понимаем мы, идя сквозь нее.

Нормальные люди на нормальных улицах. Нормальные прикосновения, от которых нам стыдно, мы напрягаемся или быстро пятимся. Нормальные дома с нормальной обстановкой. Нормальные взгляды, которые сразу отводят, или хмурые, или которые раздевают нас. Каждым проблеском нормальности город показывает нам, насколько мы ненормальны. Прежде меня совершенно не смущало, что мы просто конструкции, созданные при помощи генджинерии мастерами-биомагестами и выросшие в капсулах с питательной слизью, выделенные уже полностью выросшими, чтобы нас не надо было выкармливать. До сих пор я… гордился тем, что я есть. Я был доволен. Но теперь я вижу, как на нас смотрят эти нормальные люди, и сердце мое ноет. Я не понимаю, почему.

Возможно, прогулка повредила меня.

Теперь Келенли ведет нас сквозь этот причудливый дом. Мы проходим в дверь и находим за домом огромный раскидистый сад. Вдоль ступеней и тропинок повсюду клумбы, аромат цветов привлекает нас. Это не те совершенные генджинированные клумбы возле дома с их скоординированными по цвету мигающими цветами; здесь растут дикие и, возможно, худшие цветы, их стебельки хаотичны по высоте, а лепестки часто совсем несовершенны. И все же… мне они нравятся. Покрывающий дорожки ковер лишайников заставляет рассматривать его пристальнее, потому мы общаемся короткими волновыми импульсами, пригибаясь и пытаясь понять, почему он ощущается так пружинисто и приятно у нас под ногами. Ножницы, висящие на жерди, будят любопытство. Я борюсь с порывом срезать себе несколько прелестных пурпурных цветков, хотя Гэва пробует ножницы и затем сжимает несколько цветков в руке, крепко, яростно. Нам никогда не позволяли ничем обладать. Я исподтишка, неотвязно слежу за Келенли, наблюдающей за нашими играми. Интенсивность моего интереса немного смущает и пугает меня, хотя противиться я не могу. Мы всегда знали, что проводникам не удалось сделать нас лишенными эмоций, но мы… ладно. Я считал, что мы выше такой интенсивности чувств. Это я считал надменностью. И вот – мы тонем в чувствах и реакциях. Гэва съежилась в углу с ножницами, готовая защищать свои цветы до смерти. Душва нарезают круги, безумно смеясь – я не уверен, чему именно. Бимнива загнала в угол одного из наших охранников и засыпает его вопросами по поводу того, что мы видели по дороге сюда; у охранника затравленный вид, и он, похоже, надеется на спасение. Салева и Ремва заняты напряженным разговором, сидя на корточках возле маленького прудика, пытаясь понять, кто плавает в нем – рыбки или лягушки. Их разговор полностью звуковой, земноречи совсем нет.

А я, дурак, смотрю на Келенли. Я хочу понять, что мы должны, по ее мнению, понять – как из того шедевра в музее, так и из нашей полуденной идиллии в саду. Ее лицо и сэссапины ничего не выдают, но это нормально. Я хочу просто посмотреть в ее лицо и окунуться в ее глубокое, мощное орогенистическое присутствие. Это нелепо. Вероятно, это неприятно для нее, хотя, если и так, она меня игнорирует. Я хочу, чтобы она просто посмотрела на меня. Я хочу говорить с ней. Я хочу быть ее .

Я решаю, что то, что я чувствую, – любовь. Даже если не так, идея достаточно нова, чтобы очаровать меня, так что я решаю следовать туда, куда меня ведет импульс. Через некоторое время Келенли встает и идет прочь оттуда, где мы восхищаемся садом. В центре сада стоит маленькое строение, вроде крохотного дома, но сделанного из кирпича, а не из целлюлозной растительной подложки большинства домов. Один решительный плющ растет на ближней его стене. Когда она открывает дверь этого дома, это замечаю только я. Когда она заходит внутрь, все остальные бросают делать то, что делали, и тоже встают, чтобы посмотреть на нее. Она останавливается, весело изумленная – думаю я – нашим внезапным молчанием и тревогой. Затем она вздыхает и молча показывает головой – Идем .