Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Потому, когда ньесская магия оказалась более эффективной, чем силанагистанская, хотя ньессы и не использовали ее как оружие…

Вот что рассказала нам Келенли. Возможно, это началось с шепотков, что из-за белых радужек ньессы плохо видят, и потому у них извращенные наклонности, а раздвоенный язык ньессов не может говорить правды. Сначала насмешки, культурная травля, но потом стало хуже. Ученым стало легко строить себе репутацию и карьеру на утверждении, что сэссапины ньессов каким-то образом фундаментально отличаются – более чувствительные, более активные, менее контролируемые, менее цивилизованные – и в этом источник их магической особости. Именно это делало ньессов не таким человеческим видом, как все остальные. Сначала: не настолько людьми, как остальные. В конце: вовсе не людьми.

Как только ньессов не стало, конечно, стало понятно, что сказочных ньесских сэссапин не существует. Силанагистанские ученые и биомагестры имели в распоряжении много заключенных для изучения, но, как бы они ни пытались, никакого четкого отличия от обычных людей найти не смогли. Это было недопустимо, более чем недопустимо. В конце концов, если ньессы были просто обычными человеческими существами, то на чем основывались завоевания, педагогические трактовки и целые научные дисциплины? Даже сама по себе великая мечта, Геоаркания, выросла из положения, что силанагистанская магестрическая теория – включая презрительное отрицание ньесской эффективности как случайность физиологии – является высшей и непогрешимой.

Если ньессы были просто людьми, то мир, построенный на концепции их нечеловечности, распадется.

Потому… они создали нас.

Мы, тщательно сконструированные и измененные остатки ньессов, имеем сэссапины куда более сложные, чем у обычных людей. Келенли была сделана первой, но недостаточно отличалась. Помнишь, мы должны были стать не только орудием, но мифом. Потому нам, позднейшим созданиям, придали преувеличенные ньесские черты – широкие лица, маленькие рты, почти бесцветная кожа, волосы, не поддающиеся частому гребню, и маленький рост. Они лишили нашу лимбическую систему нейрохимикатов, а нашу жизнь – опыта, языка и знаний. И только теперь, когда мы были сделаны по образу и подобию их собственных страхов, они удовлетворились. Они сказали себе, что в нас они уловили квинтэссенцию и мощь того, чем на самом деле были ньессы, и поздравили себя с тем, что в конце концов извлекли пользу из своих старинных врагов.

Но мы не ньессы. Мы даже не великолепный символ интеллектуальных достижений, каким я нас считал. Сил Анагист построен на лжи, и мы ее продукт. Они понятия не имеют, кто мы на самом деле .

Значит, мы сами должны определить нашу судьбу и будущее.

Проходит несколько часов после окончания урока Келенли. Мы сидим у ее ног, ошеломленные, измененные и меняющиеся от ее слов. Становится поздно. Она встает.

– Я принесу нам еды и одеял, – говорит она. – На ночь вы останетесь здесь. Мы посетим третий и последний компонент вашей настроечной миссии завтра утром.

Мы никогда не спали вне наших камер. Это восхитительно. Гэва посылает импульсы удовлетворения в окружающую среду, а Ремва ровно жужжит от удовольствия. Душва и Бинимва то и дело выдают пики тревоги; будем ли мы в порядке, делая то, что человеческие существа делали всю их историю, – спать на новом месте? Они держатся вместе ради безопасности, хотя это на самом деле сейчас лишь усиливает их тревогу. Нам редко разрешают прикасаться друг к другу. Они гладят друг друга и постепенно успокаиваются.

Келенли немного смешит их страх.

– Все будет хорошо, хотя, полагаю, вы сами это поймете только утром, – говорит она. Затем она идет к двери, чтобы выйти. Я стою у двери, глядя в окно на только что поднявшуюся Луну. Она касается меня, поскольку я у нее на пути. Я отхожу не сразу. Из-за ориентировки окна в моей камере я нечасто вижу Луну. Я хочу насладиться этой красотой, пока могу.

– Зачем ты привела нас сюда? – спрашиваю я Келенли, глядя в окно. – Зачем все это нам рассказывать?

Она отвечает не сразу. Я думаю, она тоже смотрит на Луну. Затем задумчивыми реверберациями земли она говорит: Я изучила все, что смогла, о ньессах и их культуре. Мало что сохранилось, и мне пришлось отделять правду от лжи. Но среди них существовала… практика. Занятие. Были люди, чьей работой было заботиться об оглашении правды .

Я растерянно хмурюсь.

– И… что? Ты решила продолжать традицию мертвого народа? – Слова. Я упрям. Она пожимает плечами.

– Почему бы и нет?

Я качаю головой. Я устал, раздавлен и, возможно, немного зол. Этот день перевернул с ног на голову мое самовосприятие. Я всю жизнь знал, что я орудие, да, не личность, но хотя бы символ могущества, разума и гордости. Теперь я понимаю, что на самом деле я символ паранойи, жадности и ненависти. С этим трудно справиться.

– Оставим ньессов, – резко говорю я. – Они мертвы. Не вижу смысла в попытках запомнить их.

Я хочу, чтобы она разгневалась, но она лишь пожимает плечами.

– Выбор твой – как только узнаешь достаточно, чтобы сделать обоснованный выбор.

– А может, я не хочу знать. – Я опираюсь на стекло двери, оно холодное и не жалит пальцев.

– Ты хотел быть достаточно сильным, чтобы удерживать оникс.

Я издаю тихий смешок – я слишком устал, чтобы помнить, и решил делать вид, что ничего не чувствую. Надеюсь, наши наблюдатели не заметят. Я перехожу на земноречь и говорю кислотными, кипящими под давлением горечью, презрением, униженностью и разочарованием. Что за дело? – вот что это означает. Геоаркания ложь .

Она разбивает мою жалость к себе нежным, непреклонным горизонтальным смещением смеха.

– Ах, мой мыслитель, не ожидала от тебя мелодрамы.

– Что такое мело… – Я мотаю головой и замолкаю, устав от незнания. Да, я дуюсь.

Келенли вздыхает и касается моего плеча. Я вздрагиваю, непривычный к теплоте руки другого человека, но она не убирает руку, и это успокаивает меня.

– Подумай, – повторяет она. – Работает ли Планетарный Движитель? Твои сэссапины? Ты не то, чем тебя создавали, разве от этого ты перестаешь существовать?

– Я… этот вопрос не имеет смысла. – Но сейчас я просто упрямлюсь. Я понял ее. Я не то, чем меня сделали, я нечто иное. У меня есть сила, которой они не ожидают. Они сделали меня, но не контролируют меня , не до конца. Вот почему у меня есть эмоции, хотя они и пытались отнять их. Вот почему у нас есть земноречь… и, возможно, другие дары, о которых наши проводники не знают. Она гладит меня по плечу, довольная тем, что я обдумываю ее слова. Одно место на полу ее дома тянет меня – я так хорошо буду сегодня спать. Но я борюсь с усталостью и по-прежнему сфокусирован на ней, поскольку сейчас она мне нужна больше, чем сон.