Н. Джемисин - Каменные небеса [litres]

Когда ты смотришь на него, он кивает – решительно, спокойно. По другую сторону Хоа становятся Тонки, Хьярка и Данель, взявшиеся за руки.

– Будет хлопок, да? – спрашивает Хьярка. Она одна из всех откровенно нервничает. Данель источает спокойствие, примирившись, наконец, с собой. Тонки так возбуждена, что не может перестать улыбаться. Лерна просто опирается на тебя, твердый как скала, как всегда.

– Вероятно! – отвечает, чуть подпрыгивая, Тонки.

– Все это кажется феерически дурной идеей, – говорит Юкка. Она привалилась к стене комнаты, скрестив руки и глядя, как собирается группа. – Исси должна идти, в смысле, но остальные… – Она качает головой.

– А ты пошла бы, не будь ты предводительницей? – спрашивает Лерна. Он спокоен. Он всегда кладет последний свой камень вот так, спокойно и из ниоткуда.

Она зло хмыкает и смотрит на него. Затем бросает на тебя взгляд, опасливый и, возможно, чуть сконфуженный, затем вздыхает и отталкивается от стены. Но ты замечаешь. У тебя снова комок в горле.

– Эй, – говоришь ты прежде, чем она успевает уйти. – Юк.

Она ожигает тебя взглядом.

– Ненавижу это ржавое прозвище.

Ты игнорируешь ее слова.

– Ты некоторое время назад говорила, что у тебя есть запас середиса. Мы хотели его выпить после того, как я разбила армию Реннаниса. Помнишь?

Юкка моргает, затем на ее лице медленно расплывается улыбка.

– Ты была в коме или вроде того. Я сама все уговорила.

Ты сверлишь ее взглядом, удивленная своей искренней досадой. Она смеется тебе в лицо. Вот тебе и сердечное прощание.

Но… ладно. Все равно хорошо.

– Закройте глаза, – говорит Хоа.

– Он не шутит, – предостерегаешь ты. Но сама ты глаз не закрываешь, когда мир становится темным и странным. Ты не ощущаешь страха. Ты не одна.

Ночь. Нэссун стоит там, где, по ее мнению, находятся городские зеленые зоны Сердечника. Это не так, город был построен задолго до Зим и не нуждался в таком. Это просто какое-то место возле чудовищной дыры в сердце Сердечника. Вокруг дыры находятся странно покосившиеся здания, как пилоны, которые она видела в Сил Анагисте, – но эти громадные, на много этажей выше и на много кварталов шире все вместе. Она узнала, что когда подходит слишком близко к зданиям, у которых нет ни окон, ни дверей, они испускают предостережение из красных слов и символов в несколько футов высотой, которые загораются в воздухе над городом. Но хуже низкий, гулкий вой сирен, эхом катящийся по улицам, – негромкий, но настойчивый, от него дребезжат и зудят зубы.

(Несмотря на все это она заглянула в дыру. Она громадная по сравнению с той, что они видели в подземном городе – во много раз больше в окружности, такая здоровущая, что ей пришлось бы обходить ее несколько часов. Но невзирая на всю свою огромность, она свидетельство достижений джинерии, утраченной человечеством, Нэссун никак не может заставить себя восхищаться ею. Эта дыра никого не накормит, не даст укрытия от пепла или нападения. Она даже не пугает ее – хотя это бессмысленно. После ее путешествия по подземному городу в сердце мира, после потери Шаффы ее больше ничто никогда не испугает.)

Точка, которую нашла Нэссун, – кольцеобразный участок земли сразу за пределами радиуса тревоги дыры. Это странная почва, слегка мягкая на ощупь и пружинистая под ногами, непохожая на все материалы, к которым она прикасалась, – но здесь, в Сердечнике, такие впечатления не редкость. В этом кругу нет настоящей земли, разве что немного ветром нанесло по краям; несколько водорослей укоренились здесь, а еще тут есть иссохший тонкий ствол мертвого деревца, который сделал что мог, пока его не сдуло много лет назад. Это все.

Вокруг кольца собрались несколько камнеедов, замечает она, занимая положение в его центре. Стали не видно, но здесь штук двадцать-тридцать на улицах и углах, сидят на лестницах, привалившись к стенам. Некоторые поворачивают глаза или головы, когда она проходит, но она игнорировала и игнорирует их. Возможно, они пришли стать свидетелями истории. Может, некоторые, как Сталь, надеются на окончание своего ужасного бесконечного существования; может, те, кто помогали ей, делали это как раз ради этого. Может, они просто устали. Не особо вдохновляющий город этот Сердечник.

Сейчас ничто не имеет значения, кроме ночного неба. И в этом небе начинает восходить Луна.

Она стоит низко над горизонтом и кажется больше, чем прошлой ночью, и продолговатой от дисторсии воздуха. Белая, странная, округлая, она едва ли кажется стоящей страданий и борьбы, которые стали символом ее отсутствия для мира. И все же она притягивает в Нэссун все, что в ней есть орогенного. Она притягивает весь мир.

Пора, значит, миру вернуться.

Нэссун закрывает глаза. Сейчас все вокруг Сердечника – резервный ключ, три на три на три, двадцать семь обелисков, к которым она последние несколько недель прикасалась, приручала и уговаривала встать на орбиту поблизости. Она все еще чувствует сапфир, но он далеко и не виден; она не может его использовать, и если бы она его призвала, он прибыл бы лишь через несколько месяцев. Однако эти остальные подойдут. Странно видеть столько других обелисков вместе в небе, когда целую жизнь провела только с одним. Еще более странно ощущать все их связанными с собой, звенящими с чуть разной скоростью, их колодцы силы чуть разные по глубине. Темные глубже. Почему – непонятно, но разница заметна.

Нэссун поднимает руки, растопыривает пальцы, бессознательно подражая матери. Очень тщательно она начинает соединять каждый из двадцати семи обелисков – один к одному, потом два по два, затем остальные. Ею руководят линии зрения, линии силы, странные инстинкты, которые подчинены математическим закономерностям, которых она не понимает. Каждый обелиск поддерживает формирующуюся решетку, а не нарушает или отменяет ее. Это как запрягать лошадей, когда у тебя есть одна с быстрым от природы шагом, а другая тащится так себе. Это как запрягать двадцать семь нервных скаковых лошадей в одну упряжку… но принцип тот же.

И он прекрасен, этот момент, когда все потоки перестают противиться Нэссун и переходят в строгую систему. Она вздыхает, невольно улыбаясь, снова ощущая удовольствие впервые с того момента, как Отец-Земля уничтожил Шаффу. Это должно быть страшно, не так ли? Такое могущество. Но оно не пугает. Она падает вверх сквозь завихрения серого, зеленого, лилового или чисто белого; части ее, которым она не знает названия, движутся и пристраиваются в танце к двадцати семи частям. Как же это прелестно! Если бы Шаффа мог…

Подожди.

Что-то заставляет шевелиться волоски на затылке Нэссун. Сейчас опасно терять концентрацию, потому она заставляет себя методично коснуться каждого обелиска по очереди и успокоить их, введя их в холостой режим. Они по большей части терпят это, хотя опаловый обелиск немного упирается, и ей приходится заставить его успокоиться. Когда все в конце концов стабилизировано, она осторожно открывает глаза и осматривается.