Татьяна Коростышевская - Сыскарь чародейского приказа [litres]

Я вышла на улицу, перехватила поудобнее баул с запасной одеждой, поправила шляпку, очки, ремень самописного чехла и поняла, что изжарюсь заживо, не сходя с этого места. Душная жара накрыла Мокошь-град плотной периной, даже дышалось с трудом, как в натопленной бане. Солнце жарило на тропический манер, поэтому я передвигалась зигзагами – от тенечка к тенечку, сокрушаясь абсолютной непродуваемости суконного мундира. На восьмом зигзаге я заметила слежку, на девятом в ней убедилась. Меня… кхм… пасли, если употреблять терминологию неофициальную, но часто используемую моим учителем Саввой Кузьмичом, вбивавшим основы слежки вольским курсистам.

Вели меня двое – рябой хромоножка в потертом котелке и парень, по виду мастеровой, в картузе, льняной рубахе и сапогах бутылками. Я вздохнула, прикинула, что геройствовать по эдакой жаре – дело глупое, и юркнула в переулок, сразу же отскочив к стене и развернувшись. Через двадцать секунд появился хромоножка. Я бросила под ноги баул и стала в стойку, перекинув самописец за спину. А колечко-то я снять позабыла. Неладно это. Ну то есть для шпика моего неладно. Потому что после резкого точечного удара на лице преследователя отпечаталась аккуратненькая буква «ять».

– Чего деретесь, ваш бродь?

Сдачи он мне дать даже не попытался, отчего я немало смутилась.

– Следишь за мной зачем?

– По указанию начальства, – ответил шпик и потер щеку.

Его напарник сунулся было к нам, но, увидев, к чему дело движется, замялся, замахал руками издали.

– Кто приказал?

За вторым шпиком я приглядывала вполглаза, убедившись, что нападать он не намерен.

– Эльдар Давидович велел смотреть, чтоб с вами ничего не приключилось.

«Знаю, что место плохое… своих людей поставь», – или как-то так говорил Мамаеву Крестовский в том подслушанном мною разговоре.

Я смутилась еще больше. Чего я вообще засады секретные устраивать принялась? Людная же улица, опасности никакой не было. Ну идет кто-то и идет!

– Простите, обозналась!

Я подхватила с земли упавший во время нашей полудраки котелок, отряхнула его и надела на голову пострадавшему.

– Приношу свои глубочайшие извинения.

Мы вышли из переулка вдвоем, я кивнула парню-мастеровому со всей возможной приветливостью и, чтоб хоть как-то загладить свою вину, пригласила обоих служак:

– Давайте я вас хотя бы сельтерской водой угощу. Жарко. И работа у вас… нервная.

Оба согласились.

Я кликнула уличного водоноса и заплатила за напитки.

– Вы и ночью меня охраняли?

– А то, – ответил тот, что в котелке. Его звали Пашка, и было заметно, что и костюм-тройка, и котелок доставляют ему изрядное неудобство. – Можно сказать, беду от вас, ваш бродь, отвели.

– Как так?

– Да ходят вокруг вас всякие, наблюдают.

К этому многозначительному сообщению ничего толкового Пашка добавить не мог. Подходил кто-то, на окно мое смотрел. Кто, зачем, наблюдатель сказать не мог.

– Ну хоть мужчина или женщина?

– И про то не ведаю. Освещение на вашей Мясоедской аховое, полтора фонаря на весь квартал.

– Так с чего решил, что именно мною тать ночной интересовался? Может, пьянчужка какой просто к стене подходил за неприличной надобностью?

– Так меня увидел и убег, – пояснил служака. – Стало быть, не та надобность была, о которой вы, барышня, тут толкуете.

Перфектно! Значит, не зря мне вчера злой взгляд спиной чувствовался, значит, следил кто-то, и не мои сегодняшние провожатые. Этих-то я и вчера срисовала бы в две секунды.

До присутствия мы дошли втроем. Второго шпика звали Димитрием, Митькой, и я решила, что именем этим мне мирозданием подается некий знак. Дмитрий Уваров, мокошь-градский давитель, никак не шел у меня из головы. Я выдала нищему на углу грошик, отчего калика рассыпался в преувеличенных благодарностях, попрощалась с провожатыми, договорившись, что о любом своем перемещении за пределы приказа по возможности буду их предупреждать, и отправилась служить Отечеству.

В приемной Крестовского ожидало меня целых два сюрприза. Первый – неприятный: невзирая на толстые стены присутствия и бессолнечную сторону, в комнате было еще жарче, чем на улице. А второй сюрприз – я осторожно бросила взгляд в приоткрытую дверь – сидел сейчас в собственом кабинете, потряхивая своей рыжей львиною гривой. Семен Аристархович был на месте и так же, как и некоторые – я себя имею в виду, – из его подчиненных, готовился к новым свершениям на ниве службы берендийскому правопорядку.

– Ольга Петровна? – услыхав мои шебуршения в приемной, громко спросил Крестовский.

– Никак нет, – придавленно, чтоб казалось, что отвечают издалека, пискнула я.

– Попович? Войдите.

Я бросила баул в угол, туда же осторожно поставила самописец, подхватила с Лялиного стола планшетик и деловито ринулась исполнять.

Если в приемной Крестовского царило жаркое тропическое лето, то в кабинете наступила осень, минимум жовтень, с температурой, приближенной к нулю. Я быстро стрельнула глазами, осматриваясь. У оконного проема свет волнообразно преломлялся, из чего я заключила, что стены помещения защищены магическими щитами, у двери стоял вместительный ящик со льдом, а под столом – я даже прищурилась, чтоб получше рассмотреть – располагался огромный медный таз, также полный ледяных осколков. Его высокородие с опущенными в этот таз босыми ногами умудрялся сохранять вид величественный и деловой, чему никак не способствовало непрестанное пощелкивание, когда начальство соизволяло меланхолично болтать ногами в сосуде.

А я же только намедни думала, что дешевле будет Семена Аристарховича в присутствии держать. Он мысли мои услышал, что ли? Нет. Тогда бы он возлежал здесь в ванне, выставив на мое обозрение белые плечи. Я покраснела, невзирая на холод.

– Как прошел вчерашний день, Попович? На вас не нападали отравленные лошади? Вы избили кого-нибудь в своих трущобах? Завели еще с десяток неприличных знакомств?

На слове «знакомств» я подняла голову от планшетика. Да, вот такая Геля дура, она за начальником все записывала!

– Спокойно день прошел, – степенно ответствовала я. – С лошадьми не знакомилась, никто на меня не нападал, не дралась… С утречка вот нашему приказному шпику в скулу заехала. Это считается за драку? Только он не сердится уже нисколько. Я и прощения попросила. И он сам виноват, что попался. Кто ж так слежку ведет? Где высокий профессионализм, достойный сотрудника чародейского приказа?

– Зубы целы?

Я осклабилась, запрокинув голову.

– Не у вас, Попович. У пострадавшего.

На красивом лице льва читалось легкое отвращение.

– Синяк у него, – пробормотала я. – В форме буквы «ять».

Левой рукой прижав планшетик к животу, правую я вытянула вперед.