Елена Хаецкая - Прозаические лэ [сборник litres]

Потом прикрыл один глаз, как делала Артуса, но ничего вокруг не изменилось: конь был все так же мертв, а яма – все так же глубока.

Турольду надоело сидеть на дне ямы с одним зажмуренным глазом, поэтому он широко раскрыл его – и увидел, как по поляне бредет пребезобразный карлик и волочит тележку, такую грубую и грязную, что противно смотреть. Сверху на тележке лежала спящая женщина, крепко привязанная веревкой и укрытая льняным покрывалом.

Турольд изо всех сил всматривался в лицо спящей женщины. То ему чудилось, будто он различает черты Валентины, то внезапно он переставал ее узнавать.

– Эй ты! – закричал Турольд карлику. – Послушай! Я к тебе обращаюсь!

Карлик, однако, упрямо притворялся, будто никакого Турольда поблизости нет и из ямы вовсе не доносится человеческий голос; горд Грелант грузом своим.

– Помоги мне! – взывал Турольд. – Человечек! Карлик! Ты, уродец! Эй, малявка! Каменный клоп! Ворюга, оборванец, стой же!..

От всех этих слов Грелант так разозлился, что нарочно проехал с тележкой, на которой спала Валентина, несколько раз мимо ямы. Он даже глаз в сторону Турольда не скосил и шагу не убавил и не прибавил, медленно брел, а кривые колеса телеги скрипели, то поднимаясь, то опускаясь.

И в конце концов карлик удалился вместе с тележкой.

Турольд в отчаянии хлопнул себя по коленям.

– Что я за несчастный человек! – вскричал он. – Ведь это точно была Валентина… Ах, проклятое чудовище, зачем оно убило мою возлюбленную? И для чего карлик таскает ее тело по всему лесу?

Скоро над краем ямы показалось человеческое лицо. Это было довольно неожиданно, так что Турольд даже подскочил.

– Привет тебе, – сказал незнакомец. – Я Квинталин.

– Мое имя Турольд, сын Гарольда, короля Норвегии, – отвечал Турольд. – Помоги мне выбраться из этой ямы, и награда моя будет щедрой.

– Как бы твоей наградой не стал удар ножом, – отвечал Квинталин, покосившись на нож Турольда. – Знаю я таких, как ты: добры, покуда вам худо, а как только добьетесь своего – сразу забываете всех, кто вам помогал.

– Никто не скажет обо мне, будто я бываю добр, – возразил Турольд. – Однако не бываю и несправедлив или неблагодарен.

– Ха! – вскричал Квинталин. – Как же, поверю я!.. Ищи дурака.

И он хотел уйти, но Турольд взмолился:

– Скажи, видел ли ты в лесу безобразного карлика с телегой, на которой тот повсюду возит мертвую женщину?

– Что тебе за нужда в карлике и в мертвой женщине?

– Карлик мне вовсе не нужен, разве что я захочу убить его; но женщина эта – моя возлюбленная, королевская дочь Валентина.

– Зачем тебе мертвая возлюбленная? – удивился Квинталин.

– Сам не знаю, – ответил Турольд. – Для начала мне нужно выбраться из этой ямы.

– Ты угодил в нее по доброй воле, – сказал Квинталин. – Не собираюсь я тебе помогать – ведь я сам выкопал эту ловушку. И вижу теперь, что удалась она на славу.

– Так ты – друг этому карлику? – догадался Турольд и прикрыл глаз. Теперь, одним глазом, он ясно видел, что Квинталин пришел к яме полюбоваться на дело рук своих и что помощи от него не дождешься.

– Вместе мы похитили Валентину, – сказал Квинталин. – И погрузили ее в сон. Она принадлежит мне, а тебе лишь остается сидеть здесь и смотреть, как мы таскаем ее в телеге по лесу взад и вперед.

– Немного радости от обладания женщиной, если всё это обладание сводится к тому, что вы таскаете ее, спящую, в телеге, – сказал Турольд.

– Мудрёно выражаешься, – заметил Квинталин.

– Это оттого, что меня научили читать и писать. Ты уверен, что не хочешь помочь мне выбраться из ямы?

– Еще бы! – сказал Квинталин. – К тому же я сильно опечален: кто-то убил мою мать, гадью, жившую в потоке вод под мельницей.

– Так это ты подарил ей диадему, принадлежавшую Валентине? – спросил Турольд.

– Так это ты убил мою мать? – закричал вне себя Квинталин.

Турольд промолчал.

Квинталин же сказал:

– Моя мать была чудовищем, но это вовсе не значит, что я не любил ее. Никому из людей, и тебе тоже, не понять, что это такое – быть сыном чудовища.

Тут Турольд открыл в усмешке свои острые рыбьи зубы и ответил:

– А вот тут, Квинталин, ты сильно ошибаешься.

Так беседовали они некоторое время, и каждый рассказал другому о своей матери и о своем отце, и о том, как рос каждый из них в родительском доме и чем был занят, пока созревало тело, а голова гудела от неосмысленности, и грудь разрывало от неясных стремлений.

Квинталин лежал на краю ямы, свесив вниз голову, а Турольд сидел на дне, обхватив руками колени, и задрав голову кверху. В конце концов, у обоих сильно заболела шея, и тут раздался отчаянный крик Греланта:

– На помощь! На помощь! На помощь!

– Это кричит карлик, – сказал, встрепенувшись, Квинталин. – Какая-то с ним приключилась беда.

Он встал и повернулся в ту сторону, откуда доносился призыв; а Турольд на дне ямы тоже вскочил на ноги и принялся подпрыгивать. Но ни тот, ни другой ничего не увидели.

– Где Грелант, там и Валентина, – заметил Квинталин. – И если хитроумный карлик не может совладать с противником, значит, нападение серьезное, и моих сил может не хватить.

– Так помоги мне выбраться, и я не оставлю в беде ни тебя, ни твоего друга, – обещал Турольд.

Квинталин спросил:

– И не станешь мстить?

– Для чего мне мстить вам, если вы не убили Валентину, но только погрузили ее в сон?

Сбросил Квинталин в яму-берлогу большое бревно, и Турольд быстро выбрался наружу.

Вместе побежали они на зов карлика – а Грелант кричал все тише, потому что изнемог в схватке и слабел с каждым мгновением.

Вот помчались Турольд и Квинталин сквозь чащу, продрались сквозь кусты, перепрыгнули через овраг, прочавкали по малому болотцу, обогнули болото большое и снова вверх по склону холма, хрустя ветками, – здесь, на вершине, они увидели телегу со спящей Валентиной, а подле телеги – карлика Греланта и злую Артусу, схватившихся в поединке. Артуса одолевала; карлик упал на колени и звал подмогу еле слышным голосом, а Артуса вбивала его в землю, высоко поднимая при каждом ударе ногу в сапоге.

– Был бы здесь камень, была бы здесь скала, – плакал карлик. – Камушек родимый, скалочка дорогая, порода горная, золотая и серебряная, – я бы скрылся от этой ведьмы; да ведь здесь одна только красная земля, сгнившие листья и переплетенные корни, да дохлые гусеницы! Бедные мои ножки, бедные мои ручки, бедные мои маленькие косточки!

– Остановись, Артуса! – закричал еще издали Турольд.

Артуса застыла с поднятой ногой и сжатыми кулаками, а новые товарищи тем временем успели подбежать к ней вплотную. Глаза злой феи сверкнули, открытый красным огнем, а закрытый – черным.

– Кто вы такие, чтобы приказывать мне, когда бить, а когда остановиться? – спросила она.