Павлина Морозова - Лес видений

Испугалась Немила не на шутку, а бабка, вдоволь наглядевшись на что бы то ни было у неё между ног, вдруг резко дёрнулась в сторону двери и заколотила маленькими морщинистыми кулачками.

– Я кончила выполнять ваше распоряжение, выпустите!

Дверь открылась по первому зову, а старая выскочила даже не оглянувшись.

Очень долго за дверью было тихо. Немила успела одеться и обуться, проверить сосуды с живой и мёртвой водой, которые спрятала в постельном белье ещё накануне, когда поняла, что побег отменяется, убрала с глаз ночной горшок, села, сложила руки на коленях и принялась ждать приговора, смирившись с тем, что самой ей во всех странностях поведения окружающих людей не разобраться.

Долго, очень долго пришлось ей ждать, пока в дверь не раздался стук, и приятный мужской голос не поинтересовался:

– Можно войти?

Внезапно Немила поняла, что внизу, да и вообще во всей избе стало как-то подозрительно бесшумно.

Она отозвалась:

– Можно.

В светлицу вошёл не один человек, а двое, одним из которых был батюшка. Батюшка вошёл первым, и в каждой руке у него было по табурету.

Один из табуретов он поставил напротив Немилы, а со вторым отошёл к окну, да там и уселся, погрузившись в темноту.

Увидев второго человека, Немила мгновенно поняла, что перед ней стоит царевич собственной персоной, хоть и видела его до сего момента лишь на достаточно средне исполненном портрете.

Был и третий человек, который незаметно прошмыгнул вслед за царевичем и встал аккурат за его спиной, когда царевич сел на приготовленный для него табурет.

Не бог весть какое сиденье для царевича – подумала Немила и печально улыбнулась от нахлынувших воспоминаний.

– Добрый денёк, девица-красавица, я рад, что ты не теряешь присутствия духа, – заметил царевич.

Немила опомнилась, прямо с постели упала перед Василием ниц и сделала вид, что лобызает его начищенный сапог. Потом поднялась, присела обратно на постель и сложила руки на коленях, ожидая, когда к ней обратятся с разговором.

Явление царевича оставило её на удивление хладнокровной. Что касается внешних достоинств Василия, то они не вызвали в ней ничего, кроме равнодушия. Вообще с момента возвращения из тридесятого она до сих пор не вполне пришла в себя и постоянно казалось ей, что она вот-вот оторвётся от земли и воспарит в самое небо. Она была как птица, та, что запуталась в зарослях терновника, но не умерла, не искалечила крылья, а только поранила грудь. Ей было не дано выбраться из ловушки самой, каждое лишнее движение предвещало гибель, так что она могла лишь сидеть на одном месте и надеяться, что кто-нибудь придёт и выпутает её из жёстких колючих сетей. Или вырубит весь терновник да пустит гадостные колючки на растопку.

По манере, с которой Василий-царевич присел на табурет, Немила сразу вычислила в нём вояку. В его внешности было что-то одномоментно от батюшки и от Добрыни, может, даже больше от Добрыни – за исключением роста.

Росту Василий был обычного, зато плечи – шире среднего, кулаки огромные, как две наковальни, а голова – третья наковальня, обёрнутая кожаным капюшоном, из-под которого выглядывали глаза.

И цвет их был чёрен, но не такой непроницаемо-чёрный, как у лжеца Булгака, с огоньком, а похожий на зимнюю ночь с мерцающими снежинками.

Немила не удержала взгляд Василия-царевича, потупилась. Он хмыкнул.

– Ладно, Немилушка, давай-ка мы с тобой быстро побеседуем о делах насущных, пока стряпня твоей матуш… умелой сестрицы не остыла.

Оговорка Василия была понятна, ведь Злоба в свои юные годы и правда была похожа на почтенную мать семейства.

– Ты, Немила-краса, прости заранее, но я не владею искусством вести разговоры с девицами, потому как сестёр у меня никогда не было. Так что я буду говорить с тобой прямо. И ты – ты будешь отвечать мне честно, быстро, безо всяких там увёрток. Ясно?

Немила нашла глазами батюшку. Тот яростно закивал головой. Она выдохнула и сильнее сжала ткань юбки. Ей до сих пор никто не предложил переодеться, а в шерсти было жарко, но как она могла встречать особу царских кровей в исподнем, будь она пленница или кто ещё?

– Спрашивай меня, Василий-царевич, на всё отвечу, ничего не скрою, – произнесла она тоненьким, ласковым голоском, тем самым, что не раз спасал её от наказаний. Несмотря на нанесённую ей обиду, Немилушка втайне радовалась присутствию батюшки, с ним ей было спокойнее.

– Это хорошо, это я одобряю, – подумав, согласился Василий. – Ну, кончим расшаркиваться. Расскажи-ка мне, где ты пропадала с января-месяца и по день позавчерашний? Можешь сказать ты, Немилушка, мол, какое дело тебе, царевичу, до незнакомой тебе девицы деревенской, но на то я возражу тебе сразу: дело мне есть, и очень важное.

– Я охотно верю, что у тебя, Василий-царевич, интерес ко мне не праздный, но также я искренне надеюсь, что могу тебе помочь, и ты не потратишь на меня время впустую, – скромно заметила Немила, про себя подивившись, как это она так хорошо загнула. Однако, она не собиралась заставлять царевича ждать, так что без всякой задержки приступила к рассказу:

– В январе, Василий-царевич, ты сам знаешь, что батюшка мой был в далёких краях по поручению царскому, касающемуся пропажи твоего брата Ивана. Я же осталась на попечение старших сестёр, с которыми мы всю жизнь жили не в ладу. Всегда казалось мне, что они мною всячески помыкают и заставляют делать работу, которую сами исполнять не хотят, и оттого мне было жутчайше обидно. Думала я, что терплю страшную муку – ах, глупая – а оказалось, что это были цветочки.

Остановилась Немила, обвела взглядом комнату, невольно вздрогнула и утёрла со лба пот.

– А ещё обидно мне было на сестёр оттого, что они-де говорили, что им уже можно водить домой молодцев в отсутствие батюшки, а мне запрещали.

Василий-царевич немного подался вперёд. Молодые мужи все одинаковы, только эти разговоры им и подавай, но Немила-то догадалась, что Василию нужно другое. Он ждал от неё признания в интрижке со своим младшим братом, однако, она не собиралась тянуть за эту ниточку и всего лишь хотела немного ранить батюшкины чувства напоминанием о том, как сёстры не дают ей жить в его отсутствие.

К тому же ей было очень, очень стыдно говорить о Булгаке, и она поклялась перед собой, что никогда и никому не скажет, как оказалась очарована проходимцем. Да и какая польза царевичу знать об одном самозванце, который уже не топчет эту землю? Это было просто недоразумение, которое скоро перестанет тревожить умы и забудется.

– Из-за них, из-за Злобы и Нелюбы я и сбежала. Помню, мне было так обидно в тот, последний день. Вроде и не случилось ничего из ряда вон выходящего, лишь обычные колкости и придирки, но мне покоя не было весь день и весь вечер, в избе было так натоплено, что не продохнуть, и я подумала вдруг – а почему бы не прогуляться и не подышать свежим воздухом? Я собралась и без труда вышла из дому, а как дошла до опушки леса уже и не помню. Помню только, что напоследок нагрубила Злобушке, и оттого всю дорогу злорадствовала. А когда пришла пора поворачивать обратно к дому, в мою голову пришла уж совсем шальная мысль – я подумала, а не спрятаться ли мне в лесу и не посмотреть ли, как будут наутро рыдать сёстры, зная, что они повинны, что они довели младшую до того, что она сбежала в ночь и в непогоду, подвергнув себя смертельной опасности.