Павлина Морозова - Лес видений

Еда не привлекла Немилу так уж сильно, зато утренний холодок приятно щипал стопы, пока она шла к окошку, чтобы распахнуть ставни во всю ширь и насладиться прекрасным видом.

Немила надавила на них, но с первого раза ставни не поддались. Рассохлись за зиму – с удивлением подумала она и попробовала ещё раз, и опять без толку. Странно, неужели с зимы их никто не открывал?

Надо звать батюшку, на крайний случай Злобу – порешила она у себя в голове и кинулась к двери. Но дверь почему-то тоже не поддалась, ни с первого, ни со второго, ни с четвёртого раза.

– Эй! – крикнула Немила. – Тут кто-нибудь есть? Я что – заперта?

Внутренности Немилы сжались от безысходности, в груди словно образовался провал. Батюшка и сёстры! Они не спросили вчера, почему она пыталась убежать от них. Неужто они о чём-то… Нет! Это невозможно! Скорее всего они её неправильно поняли!

Или наоборот – правильно.

– Выпустите меня, и я всё вам поведаю! – громко заявила Немила и ещё пару раз стукнула по двери, а когда поняла, что ответа не дождётся, снова побежала к ставням.

Она давила, давила, и била, и толкала, но те не думали сдвигаться.

– Неужто, заколотили? – спросила Немилушка у самой себя.

– Заколотили! – раздался из-за двери ехидный голос.

– Нелюбушка, как это понимать? Согласна, я провинилась, но разве ж можно наказывать, не удостоверившись сперва в тяжести провинности? Вы же ничегошеньки не знаете!

– Про плен у Бабы-яги, положим, не знаем, – соглашалась из-за двери Нелюба. – Зато знаем кое-что другое, и помним, как ты хвастала скорым замужеством с царевичем.

– И что с того? – Немила припала к двери и чуть не растеклась по дереву от стыда да от страха.

Нет, они не могут знать!

– Пока ничего, но может быть и что-то, – с самодовольным смешком поведала Нелюба. – Ты это, отдыхай и жди. Батюшка с тобой говорить не желает пока, а Злобиного общества ты, думаю, сама не жаждешь.

– И долго ждать? – чуть не плача спросила Немилушка.

– Дня три, не меньше, пока брат царя сюда не явится, – глухо донеслось из-за двери. – Ты… прости, но мне нельзя с тобой разговаривать, батюшка строго-настрого запретил.

– Подожди, не уходи!

– Да я никуда не иду, мне повелено тут сидеть, – проворчала Нелюба и начала жаловаться. – Шить темно и неудобно, а мне ещё весь день сидеть!

– Нелюбушка, а что со ставнями случилось, почему они не открываются?

Та в ответ фыркнула:

– Заколотил их батюшка, пока ты спала. Ещё ночью это было! Мы переживали, что ты проснёшься, но он быстро и тихо управился. Молодец наш батюшка, руки у него золотые!

– Согласна я с тобою, сестрица! – поддакнула Немила, и пока та не успела уйти с готовой в шитьё, решила прояснить ещё кое-что. – Нелюбушка, скажи, да всю правду доложи: как наш царь-батюшка поживает, жив он, здоров? Почему ты сказала: «брат едет»? У нашего царя же нет никакого брата?

Несколько мгновений за дверью царила такая тишина, что Немила боялась дышать.

– Царь-батюшка умер, – шепнула Нелюба. – На троне Пётр восседает, а сюда Василий. Ты не бойся, тебя просто допросить хотят. Может, ты вообще ничего не знаешь…

Нелюба прервалась. Внизу затрещала лестница. Кто-то – точнее, Злоба, кто же это мог быть ещё – видно, собирался подняться, но передумал. Однако, Нелюба снова стала молчалива и больше не заговаривала с сестрой ни в этот день, ни в два последующих дня.

И как ни упрашивала Немила, как ни билась, как ни требовала встречи с батюшкой, из светлицы её так и не выпустили. Она вновь стала узницей. И батюшка ни разу не явился её навестить, хотя она была уверена, что не раз слышала его шаги в сенях.

***

– Клубочек, а, клубочек, вызволи меня отсюда и приведи к дочуркам. Клубочек? Они уже далеко, верно? Выпустят меня или нет, а не догнать их уже. Или догнать? Неужели мне никогда больше не видать ни Радости, ни Грусти? Клубочек, почему ты не можешь снять с двери замок? Или прорубить дыру в стене? Почему ты не летаешь? А я же просила Ягу дать мне шапку-невидимку! Но ничего, мы с тобой ещё поборемся за свободу. А может… а что, если Яга не хотела, чтобы я шла с ними? Ну, по крайней мере они детишек моих не обидят. И всё-таки, клубочек, давай ты постараешься меня отсюда вызволить?

Немила упрашивала клубок лениво и вяло, временами снисходя до односторонних препирательств и гнева.

– Ох, клубочек, видеть тебя не могу! – она кинула его в окно, а когда тот отскочил и укатился в пыльный угол, даже не стала утруждать себя и поднимать его.

Два дня и три ночи Немила провела взаперти, из которых большую часть лежала в постели.

Первый день она вела себя смирно до самого вечера, пока не принесли ужин. Мимо Злобы прошмыгнуть было мало шансов, но она собрала все силы и смогла оттолкнуть сестру в сторону. Ах, если бы за дверью была одна Нелюба! но увы, Немила попалась батюшке, и он, не произнеся ни слова затолкал любимую (!) младшую дочь обратно в светлицу. Нет, не в светлицу, а в самую настоящую темницу.

Очередная ночь была ещё хуже дня. Немила попыталась вынести ставни, чтобы сбежать через окно. Она наделала много шуму, а со в итоге ставнями не сладила. Вдобавок ко всему после всего шума, который она наделала, в светлицу-темницу ворвался разъярённый батюшка, и пока Нелюба со Злобой держали руки-ноги, батюшка от души и до слёз отлупил Немилу, словно малое дитя.

И даже несмотря на все эти несправедливые наказания она продолжала мучить ставни ещё полдня, пока не получила очередную взбучку, теперь уже От Злобы, и не поняла, что всё – конец. Она опоздала. Она не выполнила обещание и не вернулась вовремя.

От расстройства Немила бросила на пол очередной ужин, упала на постель, уткнула лицо в подушку и завыла. В голове её крутились картины, каких теперь вживую никогда не увидеть: избушка, получив долгожданную свободу, весело вышагивает через лес; Яга летит в ступе; детки с Васькой раскачиваются вместе с избушкой и глядят из окна по сторонам; и только железное древо стоит одинокое, всеми покинутое, раскинув свои чёрные ветви ввысь и вширь. Хотя, может, уже и не одинокое, может, смена нашей Яге уже подоспела, и у той, другой, Яги, тоже есть кот, чёрный, как нутро Матери, с глазами жёлтыми, один из которых унаследован от неё же, от Матушки нашей, другой – от Отца нашего.

Представляя себе всё это, Немила не заметила, как уснула, и снова проспала очень долго, потому как это была единственная роскошь, какую она могла себе позволить будучи в плену.

Когда Немила в очередной раз проснулась, то каша с пола была убрана, а на столе стояла канопка молока и маленькая краюшка хлеба. Вот тебе и весь завтрак от заботливой родни, а ведь она ела со вчерашнего утра!

– Нелюба! Вы меня кормить сегодня будете?

К еде Немила продолжала испытывать безразличие, но это не означало, что она позволит обращаться с собой худо.