Игорь Журавлёв - Метанойя

Будучи хорошим следователем, она отлично знала, что любая странность, даже самая невинная, обязательно должна быть тщательно исследована. Только таким образом можно надеяться напасть на след в таких сложных делах. Поэтому, придя в отдел, она первым делом запросила личное дело Изюмовой, которое с курьером доставили ей уже к концу рабочего дня.

Мельком пролистав дело — родилась, училась и т. д., она, решив, что на свежую голову работать лучше, заперла дело Изюмовой в сейф и отправилась домой. И только с наслаждением вытянув в постели гудящие от усталости ноги, она вдруг спокойно и отстраненно подумала: "Зря я ввязалась в это дело, убьют меня". Но, даже не успев удивиться этой странной мысли, Наташа провалилась в сон.

Серега Петров стоял перед Володей, понурив голову и слушая его ядовитые комментарии:

— Вы только посмотрите на этого коммандос, супер спецназ, камээс по боксу! Обосрался, когда его какой-то старшина за руку поймал. Правильно он тебя гонял, но мало, надо было больше. Потому что ты не боксер, а полное говно!

Тут терпение Сереги, и так не отличавшееся особой глубиною, наконец, закончилось. И он врезал Володе свой коронный апперкот в подбородок, так, чтобы зубы клацнули, и кончик языка выплюнул. Именно этим ударом он частенько выигрывал многие свои поединки, а потому сам удар был отработан у него до автоматизма и никогда не давал осечек, какой бы опытный боксер перед ним ни был. Но здесь и сейчас, странное дело, его самый лучший удар, которого на ринге все боялись как огня, не прошел. Рука ухнула куда-то в пустоту, которая образовалась на месте только что стоявшего здесь Володи, а горло сжали раскаленные железные клещи. Страшная, невыносимая боль обожгла гортань и воздуха в легких не осталось. А вдохнуть больше было нечем. Схватившись руками за горло, в попытке отодрать сжимавшие его клеши, он понял, что никаких клещей там нет и в помине. То, что сжимало его горло, было совершенно неосязаемым, как будто это его собственные мышцы, сойдя с ума, решили удавить его.

Выпученными глазами, кроваво-красными от полопавшихся в них сосудов, он вдруг увидел стоящего напротив него Володю, который скрестив на груди руки, с интересом и презрением наблюдал за его мучениями. Серега захрипел и, почти уже задыхаясь и падая, потянулся к нему, умоляя о помощи и пощаде.

— Еще раз, как только тебе в голову придет мысль поднять на меня руку, я заставлю тебя задушить себя самого. Это первое и последнее предупреждение. В следующий раз ты труп. Если понял, кивни, — голос Володи был спокойным и даже скучным, словно ему давно надоело возиться с такими уродами как Серега, но приходится.

Серега судорожно закивал, и вдруг клещи разжались и пропали. В изнеможении он, наконец, рухнул на пол станции метро, где они как обычно встречались с Володей, продолжая стонать от не уходящей боли и ощупывать горло, убежденный, что оно все в ужасающих ожогах и синяках. Странно, но на ощупь горло было вполне нормальным.

— Сядь на лавку, а то сейчас менты сбегутся, — прошипел Володя, дергая его за руку с такой силой, что тот подлетел. — Что, очень болит?

Серега опять с трудом кивнул и осторожно сглотнул. Боль в горле была такая, что он не мог вымолвить ни слова. Володя достал из кармана коробочку и вынул из нее что-то типа маленького пучка травы, свернутого в тугое колечко:

— На, положи под язык, через пару минут все пройдет.

Серега быстро запихнул эту странную таблетку под язык. На вкус и по ощущениям — трава травой. Но уже через несколько секунд приятный холодок стал разливаться во рту и просачиваться в воспаленное горло. И боль стала уходить так что, действительно, через пару минут ее не стало совсем. Как будто и не было никогда.

— Надеюсь, ты запомнишь этот урок, — дружески хлопнул его по плечу Володя и противно ухмыльнулся. — Ну, давай еще раз все рассказывай, не упуская даже малейших деталей.

— Ну, — начал Серега, непроизвольно продолжая ощупывать горло и со страхом кося глазами на Володю, — иду я, значит, мимо столовой, гляжу, один из этих, которых, ну… вы понимаете?

Володя кивнул.

— Вот. Один из них, гляжу, старшина Васильев который, на турнике неподалеку солнышко крутит. А второй, сержант Дудкин, в теньке под сосной дрыхнет. А в сторонке, на теннисном столе одежда старшины сложена и берет, соответственно. Я же помню, как вы учили, что волосы можно из головного убора взять. Ну, я потихоньку так подхожу, как будто гуляю, к теннисному столу, и берет этот, незаметно так под стол убираю. Но там тенек как раз, ничего не видно, как эти волосы разглядеть? А на ощупь ничего не чувствую. Я и вытащил его на солнце, чтобы лучше видно было. А старшина как раз, видно, с турника и заметил. Сразу орет мне:

— Боец, смирно! Берет на стол, и ждать меня!

А куда денешься? Там такая дисциплина, что мама не горюй! Не знаю, что он подумал. Может, что я его головной убор спереть хотел или что другое — не знаю. Только приказал он мне отжиматься. Хорошо тут старший их, кого они охраняют, вышел и ему идти надо было, а так бы загонял меня до потери пульса. Так и то, велел командиру роты доложить. Пришлось докладывать. Правда, я сказал, что не собирался ничего воровать — так, взял посмотреть. Тот занят был, поэтому только рукой махнул. В общем, я еще легко отделался.

Володя подумал и говорит:

— А тот, старший, которого они охраняют, знаешь кто?

— Не-а.

— Полковник КГБ Немирович, их лучший следователь. Припомни точно, полковник что-то про тебя у Васильева спрашивал?

— Ну, спросил, типа, чего ты к солдату прицепился?

— И что ответил старшина?

— Да, гад, говорит: вот, мол, хотел у меня берет стырить.

— А тот?

— Да, вроде, ничего не ответил. Спешил куда-то.

Володя еще подумал, не нравился ему этот рассказ и то, что Немирович узнал о берете. Сейчас не придаст значение, но, случись что, быстро сложит два и два. Он досадливо поморщился, но, что сделано — то сделано, не исправишь. И он, наконец, отпустил Серегу, велев поторопиться с волосами.

А майор Норикова, придя с утра на работу, сразу взялась за изучение личного дела возлюбленной шефа Варвары Изюмовой. Прочитав его, она задумалась. На первый взгляд, жизнь как жизнь, ничего особенного. Родилась в 1932 году в крестьянской семье в деревне Локно на территории западной Белоруссии, бывшей тогда частью Польши. В 39-м, когда эти земли вошли в состав Союза, стала, соответственно, гражданкой СССР. Военные годы провела в эвакуации, в Ташкенте, в одном из детских домов, поскольку родители ее погибли в первые дни войны. Там же получила общее образование. В 1949 году уехала в Москву и поступила в Московский государственный библиотечный институт. В партию вступила еще на третьем курсе института, до этого была комсоргом курса. Окончила институт с отличием и была взята на работу в библиотеку им. Ленина, где она и работает по настоящее время, дослужившись до начальника отдела. Замужем никогда не была, детей нет.