Игорь Журавлёв - Метанойя

— Отстань от моего мужика!

— Что, какого еще мужика?

— От моего Коли.

— Полковника Немировича? Да ты с ума сошла, когда это я к нему приставала?

— Пока не приставала, — задумчиво протянула Изюмова, внимательно глядя в глаза Нориковой, — но я же вижу.

— Да что ты там можешь видеть, библиотекарша?

— Вижу, что уже влюбилась в него. Ты можешь обмануть других, даже саму себя, но меня не обманешь. Ты поэтому за мной следишь, биографию мою выясняешь, подруг моих выспрашиваешь? Хочешь оболгать меня в его глазах?

— Что за чушь! — воскликнула Наташа, понимая, что отказываться бесполезно и поэтому сочиняя на ходу:

— Это обычное дело, все контакты сотрудника госбезопасности такого уровня подлежат обязательной проверке.

— Да ты что! — воскликнула Изюмова. — Может, у нас и камера в спальне стоит?

— Надо будет, поставим и камеру, — буркнула Норикова, — тебя не спросим. А сейчас — марш из моей квартиры!

Она даже уже не хотела ждать приезда оперативников, как она думала. Лишь бы не видеть эту молодящуюся сумасшедшую.

— С удовольствием! — улыбнулась Варвара, охотно вставая с табурета и прихватывая немалых объемов женскую сумку.

— Села на место и положила руки на стол! — раздался решительный голос из-за спины Натальи, от которого ее второй раз за вечер чуть кондрашка не хватила.

Лицо стоящей напротив нее Изюмовой вытянулось и скривилось. "А вот так ей, пожалуй, можно и сто лет дать", — отчего-то с удовлетворением подумала майор Норикова и настроение у нее сразу поднялось.

Старший лейтенант Егор Соколов сидел в прихожей морга, где ему приходилось пока скрываться, и пил чай, когда зазвонил телефон, стоящий на столе рядом.

Егор подумал и снял трубку, но говорить ничего не стал. Из трубки раздался голос Немировича:

— Егор Николаевич? Это Немирович.

— Слушаю, товарищ полковник, — отозвался Соколов.

— Из квартиры майора Нориковой минуту назад поступил тревожный сигнал.

— Понял, спасибо.

Соколов положил трубку и тут же создал телепортационное окно с односторонней проницаемостью. Поводил им по квартире и остановил на кухне, где сидели друг против друга Норикова и — вот это да! — сама Изюмова. Егор послушал разговор и, выведя портал в прихожую, с пистолетом в одной руке телепортировался в квартиру. Тихонько подойдя к кухонной двери, он услышал окончание диалога:

— Надо будет, поставим и камеру, — буркнула Норикова, — тебя не спросим. А сейчас — марш из моей квартиры!

— С удовольствием! — улыбнулась Варвара, вставая с табурета и прихватывая немалых объемов женскую сумку.

Соколов сделал шаг в кухню и, наставив пистолет на Изюмову, решительно произнес:

— Села на место и положила руки на стол!

Он увидел, как вздрогнули плечи Нориковой, и вытянулось лицо Изюмовой.

— Наталья Васильевна, не бойтесь, это я, старший лейтенант Соколов — успокаивая, сказал Егор, не сводя глаз с лица Изюмовой.

А та с бешенством уставилась прямо ему в глаза, что-то бормоча. Егор почувствовал щекотание у себя в голове, как будто перышком там водили, и понял, что время терять нельзя. Он захватил взгляд Изюмовой, выкручивая "колесико" "гипноза" на полную мощность и на мгновение увидел удивление в глазах ведьмы. Но уже в следующее мгновение она быстро моргнула, и ее глаза застыли. Всё, контроль захвачен.

— Сядь на табуретку, положи руки на стол и положи сумку рядом, — приказал он. И Изюмова, конечно, все выполнила без возражений.

— Наталья Васильевна, — обратился Соколов к Нориковой, — у вас, случайно, диктофона нет?

— Нет, откуда? — ответила та, не сводя с него ошарашенного взгляда. — А вы как тут…

— Потом, товарищ майор, всё потом. Сейчас надо с вашей гостьей разобраться.

— Кстати, а что с ней случилось? — покосилась на Изюмову Наталья.

— Ничего особенного, секретная разработка. Извините, не могу рассказать. Сейчас мы зададим ей пару вопросов. Вы можете взять бумагу, ручку и составить протокол допроса?

— Да, конечно, я сейчас, быстро! — крикнула Норикова, выбегая из кухни.

— Да можно не торопить… — Егор замолчал, обнаружив, что ее уже нет рядом.

Он сел напротив Изюмовой и подвинул ее сумку к себе, решив посмотреть, что там после допроса.

Вбежала Норикова с бумагой и ручкой и села за стол сбоку.

— Я готова!

— Приступим. Ну, шапку там сами потом заполните, место оставьте.

— Ага.

— Итак, гражданка, — обратился Соколов к Изюмовой, — назовите вашу фамилию, имя и отчество.

И неожиданно услышал в ответ:

— Петракова Анна Петровна.

Они с Натальей переглянулись.

— Это ваше настоящее имя?

— Да, так назвали родители.

— А откуда взялась Изюмова?

— Это имя я взяла себе в 1941 году у одной убитой девчонки цыганки.

— Зачем?

— В целях маскировки возраста.

Егор с Натальей опять переглянулись, и Соколов решился задать следующий вопрос:

— Число, месяц, год рождения?

— Тринадцатое ноября 1880 года от Рождества Христова.

Соколов выдохнул и машинально задал следующий вопрос:

— Число полных лет?

— Сто шесть.

— Ничего себе, наш полковник молоденькую себе нашел! — нервно хихикнула Норикова. И тут же спросила тревожным голосом:

— А она не врет?

— Нет, в этом состоянии она не может врать, — покачал головой старший лейтенант и продолжил допрос:

— Кто приказал вам приворожить полковника Немировича?

— Хозяин.

— Фамилия, имя, отчество "хозяина"?

— Я не знаю. У нас в селе его называли просто "колдун".

— Почему вы называете его хозяином?

— Он инициировал меня как ведьму.

— Как и когда это случилось?

— Я тогда молодой была, глупой еще, тринадцать только стукнуло…

Нюрка, тринадцатилетняя единственная дочка мельника, умирала. Никто не знал, что делать, местный фельдшер сказал, что это туберкулёз, да еще и в запущенной форме. Надо, говорит, в город везти, но сказал это с таким сомнением, что сразу стало понятно, что в излечение он не верит.

Мать Нюрки умерла при родах, а ребенка спасли. И вот Петр Аркадьевич Петраков, так и не женившийся после смерти супруги и единственным светом в окне для которого была дочь Нюра, решился на шаг, который мог сделать его изгоем в обществе.

Жил у них в селе мужик, которого и звать-то никто не знал как, но все называли просто "колдун". Жил изгоем, не сеял, не пахал, на что жил — никто не знал. Иногда исчезал на долгие месяцы, а то и годы. Но только о нем начинали забывать, как он вновь объявлялся.

И не менялся колдун, сколько его все знали, все выглядел лет на сорок с хвостиком. И деды его таким помнили, и прадеды. Рассказывали, что и дом его поджигали, и на вилы брали, даже два раза в острог сажали. А он через несколько дней опять появлялся — живой, здоровый, хоть бы что ему. Только те, кто ему зло сделал, через некоторое время умирали — кто от чего, но умирали обязательно.