Игорь Журавлёв - Метанойя

Проводив спешащую ведьму взглядом, Наталья Васильевна обернулась к Соколову:

— Егор Николаевич, а вы есть не хотите? Я, если честно, с утра не ела.

— Очень хочу, — ответил тот, — мы, покойники вообще очень прожорливые.

— Ой, не пугайте меня, пожалуйста, товарищ старший лейтенант, мне и так уже плохо от всего произошедшего.

— Да я и не пугаю, — пожал плечами Егор, — официально я и правда сейчас мертв и в данный момент лежу в морге. И с этим придется смириться, товарищ майор.

— Хорошо, — ответила та, — но только вы мне все расскажете.

Они посмотрели друг на друга и вдруг захохотали. Так и хохотали минут пять, хватаясь в темноте за животы и не в силах успокоиться, каждый думая про себя одно и то же: "Это у меня нервное". Наконец, Наталья, первой справившись со смехом, сказала Егору:

— Вы идите, в комнате посидите, телевизор посмотрите, а я сейчас быстренько что-то приготовлю.

— Давайте я вам помогу! — встрял Егор с инициативой, тут же отвергнутой, как непродуктивная. Поэтому он подошел к окну кухни, плотно задернул шторы, чтобы можно было, наконец, включить свет. Самое время Наталье Васильевне с работы вернуться. Потом прошел в комнату и там проделал такие же манипуляции, после чего сел на диван и включил телевизор, подумав про себя при этом: "все как в настоящей семье — жена на кухне, муж — на диване перед телевизором". И еле сдержался, чтобы опять не заржать.

По телевизору шла программа "Время". Но это уже была не совсем застойная новостная программа, это уже было что-то переходное от полной цензуры до условной свободы слова. Почему условной? — Потому что полной свободы слова не бывает никогда и нигде, что бы кто об этом ни думал и как бы ни считал. Бывают только те или иные формы и виды цензуры, более или менее скрытые.

А на голубом экране диктор Игорь Кириллов тревожным голосом сообщал о чрезвычайном происшествии: начальник одной из воинских частей КГБ застрелил своего подчиненного из табельного оружия в порыве ревности к своей жене. Ни номер части, ни фамилии фигурантов не назывались, что было обосновано тайной следствия.

И Егор опять задумался о том, насколько вообще может быть свободна пресса, чтобы не стать предвзятой и продажной? Насколько журналист способен быть непредвзятым? Очевидно, что ровно настолько, насколько он человек. А каждый человек предвзят в той или иной степени. У каждого есть свои убеждения, своя правда. Свои объяснения происходящего вокруг. Сам он еще в середине 90-х прошлого варианта истории понял, что прессе верить нельзя. Никакой. Вообще никакой, без единого исключения. Потому что все журналисты не излагают события так, как они есть, а интерпретируют их, исходя из личных убеждений и предубеждений, способности к анализу, задания редакции, которое они сейчас выполняют и общей редакционной политики. Мудрость о том, что, кто платит за ужин, тот девушку и танцует, в полной мере применима к прессе во всех ее видах.

От грустных размышлений его оторвал голос Нориковой:

— Егор Николаевич, идите мыть руки и ужинать!

— Есть, товарищ майор! — крикнул он в ответ и отправился в ванную.

Через пять минут, уплетая и нахваливая домашние котлеты с жареной картошкой, Егор поднял глаза на хозяйку и сказал:

— Ну, ладно, спрашивайте уже. Я же вижу, как вам не терпится.

Наталья Васильевна не заставила себя упрашивать:

— Как вы так быстро оказались в моей квартире и куда вы из нее пропали, а потом опять очутились, когда вышли из кухни в комнату?

— Вы подсматривали? — выгнул бровь Егор.

— Да, — просто ответила Норикова.

— Я же вам приказал следить за Изюмовой?

— Во-первых, я и следила. Но комната и кухня через стену, заглянуть — секундное дело. А, во-вторых, я старше вас по званию и вы не мой начальник, чтобы приказывать.

— Да уж, — крякнул Соколов, — женщины!

— Ой, да что вы можете понимать в женщинах, молодой человек! — иронично парировала Наталья. Егор только развел руками, решив не ввязываться в заранее проигрышную дискуссию.

— Так что? — не обращая внимания на его эмоции, вновь спросила Норикова.

— Ничего. Не имею права разглашать государственную тайну. У вас нет допуска, — развел он руками.

Наталья задумалась. Она служила в такой организации, в которой понятия "тайна" и "отсутствие допуска" являлись практически сакральными. Потому настаивать дальше не стала.

— Что вы сделали с Изюмовой или как там ее, неважно?

— Я же уже сказал, — ответил Егор, прожевав кусок котлеты, — специальная техника для быстрого и эффективного допроса военнопленных. Кстати, тоже секретная.

— И что она будет помнить?

— Только то, что я ей велел.

— А если этот ее "хозяин" раскусит?

— Не должен. По крайней мере, пару дней не заподозрит. А там будет уже, надеюсь, не актуально.

— Что вы ей дали в мешочке, чьи-то волосы?

— Да, волосы одной женщины, которая Изюмовой уже не по зубам. И это все, что я могу сказать об этом, — быстро добавил он, увидев открывающийся для нового вопроса рот Натальи Васильевны.

Та немного помолчала, но все же выдала следующий вопрос:

— Почему вы сказали, что официально мертвы, это какая-то спецоперация?

— Совершенно верно. Сегодня утром меня застрелил генерал Федотов, вон, в новостях только что сообщили.

— Как застрелил? Вы хотели сказать, что хотел застрелить, но промахнулся?

— Верно, промахнулся, — улыбнулся Егор, — только шкаф себе разбил.

— Но почему? — воскликнула Наталья.

— У него не было выхода. Извините, но об этом я тоже не могу рассказать. И вообще, — добавил он грустно, — меня здесь нет. Я сейчас лежу в холодном морге голый и одинокий.

— Тьфу, на вас! — не выдержала Наталья Васильевна, а Егор засмеялся:

— Давайте лучше пить чай. А то мне уже и правда, пора в морг возвращаться. Вдруг, кто хватится?

Беспокойство Соколова было оправданным. Стоило ему оказаться в морге, как он услышал, что дверной замок открывается. Не теряя времени, он врубил "ускорение", быстро прошел в прихожую и увидел там застывшего (только для него, конечно) мужчину с фонариком. Егор закрыл дверь, взял его за шкирку и отволок в комнату отдыха персонала, где не было окон. Там он, взяв его голову в руки, уставился в глаза и скомандовал отбой "ускорению". Мужик, только что заходивший в темное помещение, а в следующий миг, увидевший перед собой чужие глаза в светлой комнате, опешил, но сделать ничего не успел. Едва их взгляды встретились, Егор взял его под полный контроль.

— Кто ты такой?

— Свердлов Яша.

— Чё, правда, что ли? — удивился Соколов.

— Правда, — механически кивнул тот. Егор покачал головой и продолжил допрос:

— Что ты здесь делаешь?