Игорь Журавлёв - Фантазм

Вот и он тогда, в минуты просветления, в редкие моменты между тем, когда ты уже почти трезв, и тем, когда тебе становится плохо от похмелья, он думал о том, что существует только то, на что он в данный момент смотрит. Вот этот угол подвала, куда он уставился, есть, а за его спиной нет ничего. Просто потому, что на то, что никто не видит, нет никакого смысла тратить энергию созидания. Вот, когда он туда повернется, тогда там что-то, что он ожидает увидеть, появится. Но при этом исчезнет то, на что он секунду назад смотрел и больше не смотрит. А мы продолжаем думать, что оно там и осталось, находится непреложно, даже когда нас там нет.

Иногда он шел еще дальше и думал, что, возможно, нет никакого творца судеб-программ для каждого конкретного мира и каждого существа этого мира, а что все программы для всех персонажей создаются стандартно и автоматически, в соответствии с какой-то другой программой. Программой, которую когда-то кто-то написал, запустил, а сам уже давно и забыл о ней и занят чем-то другим, гораздо более для него сейчас интересным. Может, вообще уехал куда-то далеко и начал новую жизнь.

А та старая программа, о которой он и не помнит уже, все продолжается работать, крутиться, как заезженная пластинка, вновь и вновь воссоздавая одни и те же звуки. И написанные персонажи дворников, доярок, учителей и алкоголиков с завидным постоянством вновь и вновь появляются и исчезают, раз за разом повторяя свою, написанную кем-то судьбу, не в силах внести в нее никакого изменения, будучи внутри виртуальной реальности. А снаружи тоже никого нет, кто мог бы что-то изменить.

И так же он, как правильный персонаж, раз за разом задавался вопросами о смысле жизни, но лишь только потому, что это прописано в его программе. Есть ли смысл жизни? – Нет. И какой тогда во всем этом смысл? – Никакого. Можно ли это изменить? – Нельзя. А зачем тогда…? – Да, пошёл ты со своими долбанными вопросами, алкаш конченый, философ доморощенный, дебил!

Да. А потом он умер в подвале. Впрочем, я повторяюсь. Обширный инфаркт, как и обещал ему незнакомец в кафе.

Вот это и была та жизнь, которую он, Его Соколов, считал своей настоящей жизнью. Она, он это точно помнил, закончилась в 2020-м году. То ли до всемирного карантина, то ли после – в подвале ни телевизора, ни даже радио не было. А вот потом началось самое интересное, что можно было бы назвать его путешествием по времени, но он сомневался в правомерности такого названия. Скорее и правильнее это следовало бы назвать путешествием по реальностям, отстоящим на определенные промежутки (не обязательно одинаковые и чем они обусловлены, он не понимал) друг от друга во времени и, возможно, в пространстве. Сначала это была реальность 1984 года, теперь вот – 1945-го, но при этом он сам мог перемещаться между этими реальностями без всяких проблем. На короткое время мог даже послать в любую из них человека, но длительное пребывание в них (больше суток) ни один человек в своем теле, кроме него самого, не переживал. Отсюда и появилась у него идея с переносом матрицы сознания. Такое впечатление, что он сам стал программистом и мог писать новые программы для старых и покинутых первым программистом миров, тем самым меняя их в отсутствии потерявшегося где-то автора и наплевав на закон об интеллектуальной собственности. Впрочем, кто его знает, вполне вероятно, что он и был тем самым автором, вернувшимся из дальних стран и решившим кое-что переписать в старой игре. Игре, которая для персонажей этой игры является реальностью. Виртуальной? – А это для кого как. Впрочем, разве есть разница? Мы же с вами знаем, что для тех, кто находится внутри иллюзии, иллюзия неотличима от реальности. Я бы еще добавил: а жизнь от псевдожизни.

Однако, всё это загадочно, фантастично, удивительно, увлекательно, но более-менее уже привычно. Если бы, кроме этого не было ещё кое-чего другого. Например, Егор смутно помнил свое пребывание в другом качестве, состоянии, форме жизни или как это еще можно назвать – он совершенно не понимал. Перед глазами стоял лишь звездный свод, который был волосами или бриллиантами в волосах его возлюбленной супруги и он сам, спящий, и в своих снах создающий всё новые и новые реальности. Более того, в нем постепенно крепла уверенность, что именно это напрямую связывает все его воспоминания-реальности. Что именно это и является настоящим в том смысле этого слова, под которым мы подразумеваем не то, что можно пощупать руками, а то, из чего всё существующее получает своё существование.

Там его супругой была та самая бомжиха Лёля из подвала (или его глюк из подвала – считай, как хочешь – будто бы кто-то говорил ему голосом, полным безразличия), но одновременно она же являлась инкарнацией Серафима Ольгой и богиней Лакшми. Ничего себе матрешка, да?

Но и это ещё не всё. В последнее время он все чаще вспоминал другую Ольгу, которую он любил в другой жизни, жизни, про которую он ничего не помнил до самого последнего времени. Лишь недавно отрывочные воспоминания о своей любви к ней стали накатывать на него, слово волны на пустынный пляж. Эта девушка не была ни богиней, ни инкарнацией, ни даже бомжихой. Она была просто обычным человеком. Обычным человеком для всех, кроме него. Для него она была солнцем, счастьем, любовью и всеми прочими эпитетами, которыми награждают влюбленные своих возлюбленных. И его очень волновало, есть она на самом деле или ее нет? Существует ли вообще та реальность, где девочка и мальчик так полюбили друг друга, или это его очередной сон? А, может, он просто опять сходит с ума? Несмотря на подобную вероятность, история их подростковой любви занимала его мысли все больше и больше. На каком-то подсознательном уровне он догадывался, что если всё, происходящее с ним, как-то и связано друг с другом, то ключ к разгадке находится именно там, в той реальности. Та девочка неким непостижимым для него образом связывала все разрозненные пазлы его полу-воспоминаний – полу-догадок – полуснов воедино.

1978 год, СССР.

Ольга Лаврентьева думала о Егоре. Смешно сказать, но она только о нем и думала всё последнее время. Они с девчонками, Ленкой и Лариской, сидели в недавно открывшемся кафе, где продавали на вес шарики разноцветного мороженого, политого разными сиропами и уложенного в белые металлические вазочки на высокой ножке. Это было так здорово, что они казались сами себе очень крутыми персонажами иностранного фильма.

Оля задумчиво облизывала маленькую ложечку с клубничным мороженым и рассеянно прислушиваясь к разговору подруг, думала о Егоре. Она плохо понимала, о чем они говорят, погруженная в свои мысли, до тех пор, пока девчонки не прыснули громким смехом, раскатившимся по залу кафе так, что все остальные посетители на них обернулись.