Игорь Журавлёв - Фантазм

– Ты человек?

– Нет?

– Ты умный?

– Нет.

Она хохотала до упада, хватаясь за живот и демонстрируя этот фокус своим подругам. Те тоже веселились по полной, в душе завидуя Ольге. А Егор был доволен тем, что сумел угодить любимой хоть в чем-то.

Но как только она задала ему свой коронный вопрос "Любишь ли ты меня?" и выслушала ответное "Нет", ей эта игра сразу разонравилась, и она отдала какое-то новое распоряжение, кои фонтанировали из нее беспрерывно и вносили разнообразие в невинные девичьи шалости.

А иногда всё было наоборот. Он грозно говорил:

– Не жена ли ты мне?

– Так, муж мой, – потупив глаза, скромно отвечала она.

– А если так, – еще более грозно спрашивал он, – то боишься ли ты меня по заповеди Божьей?

– А что за заповедь такая? – не выдерживала она взятой на себя роли, терзаемая женским любопытством.

– Я в кино видел, как поп говорил, что Бог велел жене бояться своего мужа, – терпеливо пояснял Егор.

Против такого аргумента возразить было нечего, в кино врать не будут, и Ольга опять вживалась в роль:

– Ой, боюсь, боюсь тебя, муж мой! – взвывала она и покорно склоняла голову. Но тут же ехидно тихонечко добавляла:

– Уж больно лик твой страшен, муж мой, аки у Бармалея!

И они оба вновь покатывались от хохота.

Как-то, гуляя по улицам, они проходили мимо церкви и Ольга предложила:

– Давай, зайдем? Я никогда еще не была там, а ты?

– И я не был, – отчего-то сразу оробев, ответил Егор.

– Так ты идешь или нет? – Ольга произнесла этот вопрос таким голосом, словно ждала, даже хотела, чтобы он сказал – нет, давай не пойдем, давай как-нибудь потом. Однако он быстро, словно сам боялся передумать, ответил:

– Идём!

И они пошли в это новое для себя приключение, решившись ступить на территорию доселе неведомого, загадочного и почему-то немного опасного. Воспитанные советской антирелигиозной пропагандой и родителями, церковь не посещавшими и дома о Боге не говорившими, о месте сем они имели самые смутные представления. Например, у Егора образ церкви, под которой он, конечно, понимал какой-то конкретный храм, был неразрывно связан со смертью, кладбищем, похоронами, траурным маршем Шопена и еще – старостью, ветхостью. Наверное, потому, что из всей их семьи, постоянной прихожанкой ближайшей церкви была лишь бабушка по материнской линии. Она иногда приносила оттуда какие-то черствые и безвкусные кондитерские изделия, называемые "просфорами" и заставляла Егора их есть. Он, не желая обидеть бабушку, совал просфору в рот, хотя ему это и было неприятно, а потом, отойдя подальше, тихонько ее выплевывал и с отвращением выбрасывал.

О религии у Егора были достаточно односторонние представления. Еще лет в десять, прочитав "Овод" Этель Лилиан Войнич, он настолько проникся презрением и даже злостью по отношению к церкви и ее служителям, что достал, хранимый доселе в серванте в одной из стоявших там ваз, свой собственный алюминиевый крестильный крестик, сломал его пополам и выбросил в мусорное ведро. Таинство его крещения, по словам матери, состоялось в месячном возрасте и он, понятно, о нем ничего не помнил.

Потом, через какое-то время ему попалась крайне весёлая книга француза Лео Таксиля "Занимательная Библия для взрослых и детей" со смешными картинками, над которыми он вдоволь повеселился, как и над действительно занимательно написанным текстом. После этого злость к церкви у него ушла, и осталось лишь ощущение некой жалости к этим бедным и недалеким старушкам, которые верят всякой ерунде, позволяя попам дурить себе головы. И сейчас, вступая на порог храма, как ему казалось, он вступал на порог старости, тлена, гроба и смерти. То есть, всего того, что очень далеко от молодости и кажущей бесконечной жизни, которая, разумеется, еще вся впереди.

Действительно, странно, церковь в большинстве своем посещали тогда именно старушки, а не старички. Впрочем, насколько он мог судить потом, соотношение полов в церкви и после развала СССР не сильно изменилось. По-прежнему женская часть человечества делала выбор в пользу религии, как минимум, в два, а то и в три раза чаще, чем мужская. С чем это было связано, он не понимал. То ли с тем, что женщины в среднем жили дольше мужчин и, похоронив мужа, заняться им было больше нечем, вот и находили для себя развлечение, веря во всякую ерунду, что втирали в их головы попы, и неся свои кровные денежки в церковь. То ли мозг мужской так устроен, что он менее склонен доверять поповским байкам, предпочитая походам в церковь партию в домино, подкрепленную пивом из ближайшего ларька. Кто его знает, но цепочка в голове Егора складывалась именно таким образом: старушки – церковь – кладбище. Ну, а раз так, то ему в этой цепочке места нет по определению. Он мужчина, он еще молод, на кой ляд ему религия? Однако, проходя мимо храма (в их городе церквей было много, но действующих лишь две), из которого слышались звуки протяжного пения, он испытывал порой некое странное предчувствие, теснившее ему грудь. Словно с храмом в его жизни что-то связано – нет, не сейчас, только ещё будет когда-то. От этого веяло настоящей тайной, но он старался не придавать подобным ощущениям большого значения, ну, мало ли что может показаться!

Мальчишками они играли порой на развалинах церквей, стараясь не попасть ногами в "мины" человеческих отходов, заложенные здесь по всем углам. Да, это факт – как и предыдущее, их поколение ходило в разрушенные храмы по большой нужде, не говоря уж о маленькой. Не подумайте, вовсе не из какого-то принципа, типа – вот вам, церковникам, за крестовые походы и костры инквизиции! Просто в их городе был всего один общественный туалет – в центре. Туалет был бесплатный, очень грязный и, как говорится, "типа очко". То есть, там были две дыры в бетонном полу на небольшом возвышении и… всё, больше там ничего не было. Кажется, не было даже двери, не говоря уже о таких буржуазных излишествах, как бумага (о том, что она бывает еще и туалетная многие тогда только слышали) или, к примеру, умывальник.

И потому, разбросанные в самых разных местах города полуразрушенные храмы как нельзя лучше подходили для отправления естественных потребностей населения, словно специально для этого и оставленные предусмотрительными властями. Особенно для мальчишек, проводивших на улицах все свободное время и вечно занятых своими важными мальчишескими делами. Ну, не будешь же каждый раз домой бегать из-за всякой ерунды? Тут же война у них! Заброшенный храм – это разбомбленная Брестская крепость, которую надо защищать от фашистов. Здесь очень толстые стены, за которыми всегда можно спрятаться от вражеского: "та-да-да-да-да" и подпрыгивающей в руке палки, изображающей автомат. А потому на обиженный вражеский крик "я тебя убил, падай!", всегда можно крикнуть в ответ: "не-а, ты в стену попал!".