Алексей Борисов - Срезающий время

– Это очень интересно, – произнес граф. – Я слушаю.

– Сейчас ваш управляющий отгружает мне товар в счет погашения по долгу, а на будущий год я жду от вас такое же количество, даже в двойном размере, но за деньги, которые заплачу сейчас. Думаю, если пара сотен тысяч франков еще полежат до осени в Парижском банке, то даже и проценты какие-нибудь набегут. С момента погрузки на борт торговца вы получите к ним доступ, и мы закроем сделку.

– А у вас хватит денег?

– Оборотных средств всегда не хватает, и пусть на первый взгляд все выглядит как авантюра, я твердо решил заняться этой работой. Если не с вами, то поеду в Нормандию. Этот год для французских виноделов довольно сложный, урожай собрали большой, а рынки сбыта, наоборот, уменьшились. Так как?

– С остальными можно повременить, – быстро произнес граф. – Торопливость в нынешних обстоятельствах неуместна. Сорок бочек шестилетнего кальвадоса и пять, может, шесть бочек муската из Миреваля покроют мой прошлогодний вексель с лихвой. Больше нет, кальвадос минимум два года должен зреть, перевозить же с места на место сидр – только загубить труд за весь сезон. На будущий год созреет и будет готов к отправке урожай девятого года, там двести сорок двухмюидовых бочек из лимузенского дуба на двести пятьдесят семь тысяч шопин [64] Шопин – старинная французская мера вместимости для жидкости, в частности, удобная для бутылок, равная 0.5 литра. Мюид, как мера вместимости употреблялся для бочек, когда хотели сообщить их объем. Два мюида – стандартная бочка для кальвадосов. Мюид = 268 литрам. Так же была распространена такая мера вместимости жидкости, как сетье. Сетье = 156 литрам или 12 буассо. . Если осилите по деньгам, то я готов на соглашение.

Я кивнул головой, подтверждая.

– Тогда я вызываю на утро нотариуса. А вот что прикажете делать со вторым документом? Я ума не приложу, как выйти из сложившейся ситуации. Послушайте, вы же благородный человек. Я не силен в русских титулах, но как минимум шевалье, а давайте я выдам за вас свою дочь?

– Вы предлагаете мне купить вашу дочь за триста тысяч франков?

– Она стоит больше. И она не совсем моя дочь.

– Договаривайте…

– О-о, это необыкновенная история. Она одна из тех, которые старые камни замка предпочитают навечно скрыть. Но я возьму на себя смелость и немного приоткрою завесу тайны. Полину в грудничковом возрасте вывез из России Эдмон-Шарль Жене. Это было неспокойное время, и я бы даже сказал обильно сдобренное людской кровью. Люди боялись стука в дверь. Вы даже себе представить не можете, – вздохнул граф. – В то время под словом «политика» имелись в виду исключительно события вроде войны за свободу, все газеты были одного направления. В тот год многие достойные люди попрощались с жизнью. Собственно, когда в январе Людовика обезглавили, Эдмон-Шарль уже был назначен послом в Америку. В Рошфоре его ждал фрегат L'embuscade [65] Разящий ( фр .). , и по пути туда он заехал ко мне. Де Дре испокон веков славились умением выживать при самых паршивых раскладах и не потому, что держали нос по ветру или не стеснялись доставать свой меч. Исключительно за счет тугой мошны. И если кто-то говорил о человеке, что тот богат, то в Бретани добавляют: богат как де Дре. Так Полина осталась со мной.

– А вы не допускаете такой возможности, что она дочь этого Эдмона, – предположил я.

– Нет! – твердо ответил граф. – Конечно, я спрашивал его, и в ответ он поклялся на кресте, что ребенок этот – не просто месть одной очень высокопоставленной особе, а козырная карта, которая откроется лет через десять. Вы же полны азарта, и уже сейчас пытаетесь просчитать возможные комбинации, я правильно понял?

– Позвольте, насколько я понял, срок давно уже вышел.

– Как знать, – задумчиво ответил граф, – как знать. Жене давно разочаровался в политике, и насколько я знаю, осел где-то в Нью-Йорке, женился на дочери губернатора [66] Эдмон стал американским гражданином и посватался к дочери губернатора штата Нью-Йорк генерала Джорджа Клинтона Корнелии. Супруги поселились на ферме, расположенной на берегу Гудзона близ столицы округа Олбани. Корнелия умерла в 1810 году. и возвращаться в Европу не собирается. Однако совсем недавно от него пришло очередное письмо, и за столько лет он впервые вспомнил о нашем давнем уговоре.

– Дайте угадаю, он справлялся о здоровье девочки?

– Вполне возможно, но срок, как только что говорили вы, вышел.

– Из всех знакомых, – с улыбкой объявил я, – вы самый неправильный граф. Какое приданое будет за Полиной?

Граф внимательно заглянул мне прямо в глаза и, не отрывая взгляда, проговорил три слова:

– Имя ее родителей.

– Заманчивое предложение, – произнес я, выставив перед собой ладони, и покачивая их, словно чаши весов. – С одной стороны – документ на триста тысяч, а с другой – смазливая девица с непонятной родословной. Двести фунтов золота и всего одна… Мне надо подумать.

– Конечно, мой дорогой, – почти мурлыкая, любезно проговорил граф, – конечно подумайте. И да, смазливая девица все же виконтесса на сей момент. Приятных сновидений.

разговор, который я не мог слышать

– Ты все слышал, брат, – сказал граф, когда из-за отодвинутой в сторону картины якобы Артура II вышел тощий священник.

– Не понравился мне этот русский, – сказал Жюль, садясь еще на теплый стул. – Но мне кажется, наживку он заглотил.

– Еще как заглотил. Поверь моему опыту, он авантюрист и самый настоящий выжига. Но ничего, как крючок воткнется в губу, никуда он не денется. Полина сделает все, что я прикажу.

– А тебе не жалко Полину? Я же видел, как ты любил ее в детстве. Девочка ни в чем не виновата, к тому же ты воспитывал ее как свою дочь столько лет. Неужели ни капли сожаления?

В беседе двух братьев воцарилась грозная пауза, но неожиданно она прервалась тихим блеющим смешком, настолько неуместным в тот момент, что задавший достаточно серьезный вопрос священник не поверил собственным ушам. Граф смеялся, прикрыв глаза ладонью, бессильно откинувшись на спинку кресла.

– Мне жалко лишь самого себя, – внезапно прекратив смех, ответил граф. – Жалко, когда я поверил в золотые горы этого пройдохи Жене и дал денег на дорогу и его прожекты. И любил ее больше ты. Вспомни, как ты подтирал метрику и, записывая, поставил кляксу, а потом сказал, что сам Бог оставил росчерк. Впрочем, если все выгорит, то Эдмон-Шарль не соврал.

– Получается, что так. Кстати, а кого ты наметил в таинственных родителей. Жене же не глупец, и не раскрыл бы свою тайну. Поди, пытался узнать, а?

Граф отмахнулся от священника, мол, нечего такие пустые вопросы задавать, и нехотя произнес: