Максим Дынин - Между львом и лилией

Пуритане, несогласные с политикой Массачусетса, основали в 1630 году колонию Коннектикут, а в 1636 году Роджер Вильямс, изгнанный из Массачусетса за ересь, создал крохотную и весьма вольнодумную колонию с самым длинным названием – Колонию Род-Айленда и Плантации Провидения. Именно эта территория долгие годы славилась своими контрабандистами и весьма наплевательским отношениям к закону.

И, наконец, между Массачусетсом и Акадией расположилась крохотная Королевская Колония Нью-Гемпшир, созданная также в 1623 году; там селились мелкие фермеры, отвергавшие и пуританизм, и тесные связи с метрополией, и первыми восставшими против англичан во время американской революции.

Южнее Виргинии были созданы колонии Каролина, основанная в 1663 году и названная в честь Карла II, в 1730 году распавшаяся на Северную и Южную Каролину, и, наконец, в 1733 году последней была основана Джорджия, названная так в честь короля Георга (Джорджа) II. В отличие от северных штатов, в южных штатах преобладали крупные плантации, а плантаторы превратились в новую аристократию.

А на севере, Акадия и Ньюфаундленд были заселены в основном индейцами и франкоязычными акадийцами, отказывавшимися присягать английскому королю. Именно поэтому там не сложилось местных англоязычных элит, и после американской революции, эти земли так и остались во владении британской короны.

Территория между побережьем и Аппалачами практически везде оспаривалась несколькими штатами; так, например, долину Сасквеханны считали своей и Мэриленд, и Пенсильвания, и Виргиния, а далее на север – еще и Коннектикут. А все, что находилось за Аппалачами, своим считала и Франция. Поэтому пограничные конфликты не были редкостью не только между англичанами и французами, но и между различными английскими колониями. Лишь испанская граница, состоявшая в основном из огромных Окефенокских болот, была относительно спокойной.

У каждой из тринадцати колоний была своя история, свои особенности, своя организация. Тем не менее, все они принадлежали английской короне, и во всех большинство населения было английского происхождения; разве что в Нью-Йорке и Нью-Джерси проживало немало голландцев, потомков первоначальных колонистов, а в Пенсильвании и приграничных районах Мэриленда, Виргинии и Нью-Йорка немалая часть населения состояла из немецких эмигрантов и их потомков. Но даже там местная система управления создавалась по образу и подобию британской.

Поэтому неудивительно, что денежная система колоний соответствовала английской – официальной валютой во всех колониях были фунты, шиллинги и пенсы, причем один фунт был равен двадцати шиллингам, а один шиллинг – двенадцати пенсам. Но настоящие английские фунты встречались редко, и каждая колония чеканила собственную монету и выпускала собственные бумажные деньги (хотя иногда – как в Массачусетсе в 1750 году – ассигнации прекращали хождение). Деньги эти имели различную ценность, и при путешествии из одной колонии в другую их приходилось менять на местную валюту; то же, увы, касалось и торговли. Поэтому фактическим денежным стандартом колоний были испанские монеты в восемь реалов, известные также (с легкой руки голландцев) как доллары.

Само название “доллар” происходит от голландского “даальдер”, которое в свою очередь восходит к серебряным монетам из богемского городка Йоахимсталь, известного сегодня как Яхимов. Городок был известен своими серебряными копями, и тамошние монеты, известные как йоахимсталеры или сокращенно талеры, чеканились там с 1528 года, и скоро стали де факто стандартом в Европе. Они стали известны даже в России, где ходили под названием “ефимки”. На реверсе монет был отчеканен лев, герб Богемии – и именно поэтому монеты в Болгарии, Румынии (“леу”) и Албании (“лек”) до сих пор носят это название.

Голландские даальдеры и равные им по весу испанские монеты в восемь реалов использовались в торговле не только с Европой, но и между колониями, и быстро стали основной валютой Нового Мира и принимались по номиналу во всех североамериканских колониях. Называли их “испанскими долларами”, и новая валюта Соединенных Штатов получила не только их название, но и содержание серебра; испанские монеты в восемь реалов имели хождение в США вплоть до 1865 года. Состояла монета из восьми “долек” (bits), и ее при надобности можно было попросту разломать на восемь частей.

А вот стоимость местных валют резко отличалась друг от друга: один испанский доллар соответствовал четырем английским шиллингам и шести пенсам, шести массачусетским, коннектикутским, или виргинским шиллингам, семи пенсильванским шиллингам и шести пенсам, восьми нью-йоркским (соответственно, каждая “долька” равнялась нью-йоркскому шиллингу), и одному фунту, двенадцати шиллингам, и шести пенсам в Южной Каролине!

Конечно, трудно сравнивать современные цены с восемнадцатым веком. Например, учитель в Виргинии получал 60 виргинских фунтов, или 200 испанских долларов, в год. Но, кроме того, ему предоставлялись жилье и полный пансион, и он имел право обучать дополнительных учеников, за отдельную плату.

А что насчет цен? За фунт (454 грамма) масла пришлось бы заплатить 4 виргинских пенса, за ярд (около 91 сантиметра) материи – один шиллинг и три пенса, за седло – два фунта. Пара пистолетов стоила 3 фунта, 15 шиллингов, и три пенса. Охотничья двустволка стоила около трех фунтов, мушкет – пять фунтов, тогда как пенсильванское нарезное ружье – 15 фунтов или больше. Комнату можно было снять за $20-$24 в год, питание за хозяйским столом обошлось бы в $2,60-$2,80 в месяц.

Интересно, что в колониях цены на импортные товары были выше, чем в метрополии, но качество товара было тоже, как правило, выше. Причина была простая – перевозки были недешевыми, часто дороже, чем стоимость самого товара, и разница в цене между дорогими и дешевыми товарами была бы минимальной.

13 июня 1755 года. Деревня Аткваначуке.

Капитан 3-го ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум».

Хасим отдыхал, и его мысли летали от события к событию, от места к месту, от времени ко времени. Вспоминался отец, подполковник морской пехоты, который честно отдал Родине двадцать «календарей», заработав в льготах 39 годков, и уволился из армии с Черноморского флота, отказавшись принять украинскую присягу.

Отец был мастером спорта СССР по самбо и «советскому» каратэ, что предопределило и дальнейшую судьбу Хаса: когда ему исполнилось четыре года его взяли за шкирку и поставили на ковер. В дальнейшем все происходило по одинаковой схеме – каждый раз, переезжая к новому месту службы, отец первым делом находил ближайшие секции единоборств и записывал туда Хаса. Ко времени призыва в армию Хас уже был КМС по трём видам спорта. На срочной службе он выполнил одного мастера спорта, а во время учебы в училище – еще двух. В армию Хас попал благодаря отцу – в конце 90-х чеченцев в армию не брали – сказался опыт первой Чеченской кампании. Не спасало даже и то, что Хас родился и вырос на территории РСФСР, но в собственно Чечне практически не жил, а также, и то, что он родился в семье потомственных офицеров.