Максим Дынин - Между львом и лилией

Самум запросил по рации командиров подгрупп. Потерь у группы не было. Ну что ж, как писал еще не родившийся в этом мире поэт и гусар Михаил Лермонтов о еще не состоявшемся великом сражении: «тогда считать мы стали раны, товарищей считать…»

13 июня 1755 года. Поле боя у деревни Аткваначуке.

Старший мичман Алексей Каширин, позывной «Кошмар».

После окончания боя, когда группа проверилась и перезарядилась, Хас озадачил индейцев сбором своих и чужих раненых, а часть группы отправил досматривать поле боя на предмет особо ценных трофеев. Леха свистнул Магу, и они вдвоем пошли на холм, который находился от деревни метрах в двухстах-двухстах пятидесяти. Еще будучи на АГСе, Леха заприметил на его вершине группу хорошо одетых англичан, большей частью конных, и, нутром почуяв в них важных персон, отработал по холму с десяток выстрелов.

По пути, Леха осматривал лежащих англичан, надеясь найти у них что-нибудь интересное, а заодно и для контроля. Магу, который порывался «контролить» всех раненых, он остановил, сказав, что не это не дело для белых – пусть такими вещами занимаются индейцы. В иной раз он не был бы столь категоричен, но сейчас его словно буксиром тянуло на этот холм.

Леха был по жизни счастливчиком, а в спецназе это много значило. Он был им и сопливым солдатом-срочником в начале Второй Чеченской компании, и прапорщиком-«замком» группы, уже когда вторая компания плавно перетекла в КТО, и командиром группы в Осетии. Везде он умудрялся принести результат и избежать неприятностей. Леха начинал в Псковской бригаде, туда же вернулся уже выпускником известной на весь Союз Печерской учебки [57] Печерская Учебка – 1071-й учебный полк специального назначения в городе Печоры Псковской области. . Леха прошёл путь от «замка» до «группника», отучился на снайпера-инструктора, наконец попал в Центр, где его поставили на мичманскую должность, в отряд спецвооружения.

Но не в его натуре было сидеть на попе ровно. Леху, которому уже присвоили старшего мичмана, забрал к себе в группу Хас, наслышанный о его делах – «замком» Леха начинал в группе у друга Хаса, и ему вполне было достаточно этой рекомендации. Плюс, опять же Печерская учебка – Леха был в последним ее выпуском, а там выпускали «качественный продукт».

Сейчас Леха целенаправленно, но острожно шел на холм, а Мага, подстраховывая, следовал за ним. Добравшись до вершины холма, они увидели кучу трупов, лежавших в самых разнообразных позах, так, как застала их смерть, когда они пытались обмануть ее и скрыться. Если многие англичане были одеты кто как, то трупы на этом месте были в трех видах униформы – двое в красных мундирах с золотыми пуговицами, один в зеленом сюрко при белом жилете и панталонах, а у большинства были красные жилеты и черные сюрко [58] Красные мундиры – Мэриленд, зелено-белые – Нью-Йорк, черно-красные – Виргиния. . Леха ничего не понимал ни в форме, ни в знаках различия середины XVIII века, но чутье разведчика подсказывало ему, что в самых нарядных мундирах в те времена рассекало начальство.

Кошмар стал переворачивать трупы и обшаривать их. В двух шагах от него этим же малоприятным делом занимался Ирокез. Переворачивая очередное тело, Леха услышал стон. На автомате он отскочил назад, выдергивая «короткий» [59] Пистолет. из кобуры, но человек, лежавший на земле, был не в состоянии оказать какое-либо сопротивление. Кошмар убрал «Гюрзу» в кобуру и свистнул Магу. Тот поднял голову и вопросительно посмотрел на Леху.

– Живой – тихо сказал Кошмар, вытаскивая человека из-под тел и осматривая его. «Трехсотый» был весь в крови, но явных ранений на нем не наблюдалось. Скорее всего – тяжелая контузия, может быть, мелкие раны. Мага, который подошел к Лехе, внимательно посмотрел на человека в черно-красном мундире, и на его лице отразилась работа мысли.

– Что-то не так? – спросил Алексей.

– Ммм… Знаешь, лицо мне его почему-то знакомо, – ответил Ирокез.

– В смысле? – опешил Леха. – Это ведь англичанин. Тем более, местный. Откуда ты его можешь знать? Или ты во сне путешествуешь во времени?

– Не знаю, – пожал плечами Ирокез, – но физиономию эту я определенно где-то видел. Может быть, на плакате каком-то…

– Ну, ладно, – Леха пожал плечами и не стал забивать себе голову, – давай, помоги его вытащить, надо как-то отбуксировать его до деревни.

Окончив «гроссер шмон», собрав деньги, документы и показавшиеся им ценными вещи, всю добычу распихали по «утилитаркам» и карманам, Кошмар с Ирокезом сняли с убитого коня попону, положили на нее англичанина, и понесли его в индейскую деревню.

13 июня 1755 года. Какая-то индейская деревня на Джуниате.

Аластер Фрейзер-младший, сержант отдельного нью-йоркского отряда скаутов.

– Лейтенант, вы будете делать то, что я вам приказываю, – тон майора Вашингтона был высокомерным и безапелляционным.

Лейтенант Джонсон, командир нашего отряда, зло посмотрел на виргинского выскочку и ответил:

– Так точно, сэр!

А что было делать? Виргинцы и мэрилендцы отправились в поход, словно на праздник – индейцы им не казались серьезным противником. Повсюду болтали про то, что они наконец смогут вдоволь помучить-понасиловать женщин, «хоть они и грязные индианки». К тому же поговаривали, что у этих индейцев можно найти серебро – почему-то они в это искренне верили. А для меня любые разговоры о насилии – как красная тряпка для испанского быка, и вот почему.

Мать моя была индианкой из одной из селений краснокожих на Сасквеханне. Бабушка забеременела от какого-то траппера, и мать росла непохожей на других девочек – светлокожей и с тонкими чертами лица. За ней пытались ухаживать несколько местных индейцев, включая и племянника тогдашнего вождя, Саракундитта. Но она предпочла выйти замуж за моего отца, который после бегства из Шотландии, где его разыскивали за разбой, занялся торговлей с индейцами.

Когда он уходил в удаленные селения, мама обыкновенно возвращалась в родную деревню. Именно там я научился искусству владеть ножом и томагавком, стрелять из лука, и охотиться на самую разную дичь – от бобров (которых тогда еще было много), белок и куниц и до волков и медведей. Вот только на лис мы не охотились – все-таки мы Лисицы, потомки Великого Лиса, и они – наши родичи.

А когда отец возвращался, то он учил меня стрелять из ружья, а также читать и считать, ведь, как он мне говорил, кто-то должен будет перенимать семейное дело. Ведь, кроме его и меня, в семье были одни девчонки. Так что раннее мое детство можно считать, если не безоблачным, то весьма счастливым.

Но, когда мне исполнилось девять лет, приятель отца принес страшную весть – тот заболел оспой в отдаленном селе индейцев-тускарор и умер. И мы с мамой и сестрами ушли обратно в деревню. Лучше бы мы этого не делали…