Максим Дынин - Голод и тьма

После этого, слухи пошли на убыль, но так окончательно и не прекратились – их продолжили тиражировать некоторые «городские сумасшедшие» – куда же без них, увы… Но верили им, такое у меня возникло впечатление, совсем немногие, особенно после указа Святейшего и исповеди Рубец-Мосальского.

В мае чуть потеплело, и к середине месяца наконец-то растаял снег, и началась распутица. Она продолжалась долго – земля просто не могла высохнуть из-за низкой температуры и отсутствия солнца. В июне, наконец, мы посадили картошку на полях в Измайлово и у Радонежа, а также поделились ей с теми, кто был согласен ее сажать с условием, что они передадут нам половину урожая в конце лета. Картофель мои ребята повезли и в другие районы – Орёл, Курск, Путивль, Чернигов, Калугу, Смоленск… Кроме того, посадочный материал распространялся и по монастырской линии – об этом уже позаботился Святейший.

В Москве и под Москвой всё весьма неплохо работало и без меня, и мне захотелось посмотреть, что же у нас происходит на берегах Невы и на Балтике. И седьмого июня я отправился в путь, взяв с собой взвод "измайловцев" из тех, кто отличился под Черниговом. Было холодно, но относительно сухо, и наш поезд двигался достаточно быстро. И не успели мы отъехать от Москвы, как мы увидели два десятка телег, заваленных разнообразным скарбом, двигавшимся нам навстречу.

– Куда вы едете, добрые люди? – спросил я у одного из возниц.

– К Чернигову, там, говорят, землю дают, да и зерно для посадки, и серебро на первое время. И теплее там. А то в этом году запретили нам рожь сажать, говорят, не взойдёт, родимая. А на дорогу нам зерна отсыпали, да и денег немного дали.

– А ты знаешь, что тебе военному делу учиться надо будет? А всей твоей семье – грамоте и счёту.

– Знаю. И что с татарами или с ляхами, может быть, сражаться придётся. Только всё лучше, чем как здесь, когда и посадить-то ничего нельзя.

Это было частью нашего плана – создание боеспособного ополчения на южной границе. Каждому полагалось по ружью, порох, свинец, и пулелейка – и, кроме того, кое-какой инвентарь, от сохи и до топора. За это каждый будет числиться солдатом одного из новых полков, и обучаться военному делу – чтобы хоть знать, с какой стороны ружьё держать и как из него стрелять. Да и школы везде открываются – зря мы, что ли, учителей готовим?

В этом году упор делался на южную границу либо на Борисов, Александров и Николаев, а в следующем – ещё и на Урал, Сибирь, и Поволжье. Подобные караваны я встречал по нескольку раз на дню – кто шёл на Чернигов, кто на Путивль, кто на Курск, кто на Воронеж…

Но хорошая погода длилась недолго – километров за пять до Твери снова зарядили дожди, и наше путешествие прервалось одиннадцатого июня, практически не успев начаться. В самом городе улицы были мощёны деревом, и по нему передвигаться было можно. Мы проверили элеватор – он выглядел добротно, высокий, обмазанный глиной и заполненный зерном – все-таки в прошлом году народ постарался. На сколько этого зерна хватит, я даже не хотел думать. Но кроме зерна, у Тверского элеватора в амбаре устроили хранилище сушеных грибов и рыбы, а в другом – крымского масла и кишмиша – крымчаки условия перемирия выполняли на ура. Кстати, в деревнях по дороге в Тверь я то и дело замечал крымских козочек. Похоже, наша программа «по козе в каждую семью» начала работать. За козу подразумевалась трудовая повинность, и там, где были предусмотрены картофельные поля, например у Клина и собственно Твери, их задачей было распахать поле, засадить картофелем, и потом – осенью – убрать его.

Народ еще не знал, что такое картофель, так что воровства пока не было, да и народ так хотел халявную козу, что картошка к нашему приезду уже была засеяна. Голода как такового ещё не наблюдалось – припасы еще оставались с прошлого года, а крестьянам, которые обыкновенно работали бы в поле, и которые не захотели переселяться на юг, предложили работу по постройке дорог и общественных зданий, а также мощению улиц.

А пока мы ждали возможности продолжать путешествие, мы спасались в баньке при Путевом дворце в Твери. И тут я, увы, не выдержал. Обычно меня банщицы интересовали мало – как правило, это были дамы в теле и не первой молодости, а мне нравятся девушки стройные и, если и старше меня, то ненамного. Но одна из банщиц привела дочку лет двадцати – сказала, рано овдовела, муж умер от болезни прошлой зимой. И неразумное потребление пива и хмельного меда, помноженное на почти годовое воздержание, сыграло со мной злую шутку – я понял, что изменил не только Лизе, но и, собственно, Эсмеральде, когда, проснувшись, увидел рядом с собой нежно посапывающую Аксинию. Конечно, девушка была необыкновенно красива – русоволоса, голубоглаза, с точеными формами, лучше любой Мисс Америки. Но, тем не менее, я почувствовал себя весьма неуютно. Была еще надежда, что в ночь до того ничего такого у нас не было, но, проснувшись, Аксиния сказала:

– Княже, а надень на свой уд варежку, как вчера.

Все мои надежды, что ночью ничего не произошло, при этом понятным образом обрушились. И у меня не хватило сил разочаровать девушку – а она не только весьма споро делала свою работу, но, увы, знала толк и в увеселениях. Так что, когда мы наконец покинули Тверь семнадцатого числа, я был вполне доволен – но с ужасом думал, что на обратном пути придется еще раз наведаться в этот же дворец.

Дальнейшее путешествие прошло быстрее – все элеваторы были в полном порядке, все картофельные поля – последнее у Новгорода – засажены, столь молодых банщиц больше не было – а уединения со служанками я, хоть и с трудом, избегал как огня. В Борисов мы пришли седьмого июля (понятно, по новому стилю), и я его не узнал – все-таки то, что недавно было еще пустынным берегом, превратилось в небольшой городок, и звук топора раздавался со всех сторон – он строился дальше. Через реку, несмотря на серую мглу, был виден Александров, разросшийся еще больше. Тут и там дымили трубы заводов – как я узнал, топили горючими сланцами, а шведы поставляли руду по графику.

В Борисове располагался и недавно созданный центр для временных рабочих. В большинстве своём это были люди из окрестных деревень и городов. Работали они на строительстве дорог и новых городских зданий, на осушении болот, а тем, у кого были профессии, по возможности находились соответствующие занятия. Кроме того, всех учили читать, писать и считать, и самых способных определяли кого осваивать новые профессии, а более физически развитых – в Борисовский полк либо Николаевскую эскадру. Часть из них предполагалось взять с собой в Америку, но только тех, кто захочет сам и покажет успехи в той или иной области.

Уровень Невы после всех дождей был достаточно высоким и для «Победы», но она сейчас находилась в Николаеве, так что я заночевал в Александрове, сходив сначала на исповедь у отца Пафнутия. Узнав о моем прелюбодеянии, он долго смотрел на меня, потом, ничего не говоря, начал читать отпустную молитву. В воскресенье восьмого, с утра, он меня даже причастил. После службы, я спросил его, почему он не назначил мне эпитимии, а он посмотрел на меня и с грустью сказал: