Максим Дынин - Голод и тьма

– А ты сам каешься так, что ни одна епитимья не поможет. Ничего, полтора года тебе осталось, потом будешь с женой. А она тебе, чую, уже дитя-то родила – Господь хранит ее, не бойся ни за нее, ни за дитя, ни за других.

Я испугался спросить, кого он имеет в виду под «другими».

Чтобы не гонять один из наших кораблей, я ушел в Николаев на местном «купце», и всего лишь через пару часов уже сходил по длинному николаевскому пирсу.

«Купец» пришвартовался в торговом городке – чтобы попасть в военный, нужно было пройти через КПП, поставленный там за зиму. Там стояло двое незнакомых молодых людей в форме, один из которых, окая, сказал:

– ДОкументы!

– Рядовой, я Алексей Алексеев. Позови кого-нибудь из начальства.

Он кивнул второму, тот нажал на кнопку, и через пять минут в КПП вошел Виталий Дмитриев.

– Лёх! Вот кого я рад видеть! Рядовой Синицын, рядовой Воробьёв, это наш князь и начальник.

Те вытянулись по струночке, смотря на меня с некоторым опасением. Я же посмотрел на них с улыбкой:

– Вольно! Молодцы, ребята, что не пустили абы кого без документов.

Те засияли. Как мало нужно молодежи, чтобы почувствовать себя счастливыми… Мы с Виталием прошли в городок.

– Они из одной из окрестных деревень, из Николаевского училища. Фамилий у них не было, только имена и отчества; каюсь, я подсуетился, подумал, похожи на замерзших птичек. А теперь посмотри на них… Всего год как учатся – и уже и читать, и писать умеют, и устав знают, и стреляют хорошо. Как, впрочем, и многие другие. А как ты-то сюда попал? Чего не радировал из Александрова? Мы б подготовились.

– На «купце».

– Та-а-ак. А что, если бы он потонул? А что, если б тебя взяли в заложники? А что если…

– Да ладно… Даже если я погибну или меня, не дай Боже, похитят – грустно будет только по-человечески. Ведь я и военный никакой, и в промышленности плохо смыслю, да и вообще.

Тот рассмеялся и сказал:

– Ну и по-человечески, учти, тебя будут жалеть очень многие. А вот как дипломат ты незаменим. Да и начальник неплохой. И, самое главное, тебе везет.

– Особенно с бабами, когда мне это не нужно.

Тот замялся на секунду, потом сказал:

– Твой пропуск мы подготовили заранее – он в канцелярии. Его мы заберём в первую очередь. А потом пойдем в столовую – сегодня мясом угощают, и не просто мясом, а с картошкой!

– Вы что, ее уже поедаете?

– Знаешь, уродилась она, к нашему удивлению, очень неплохо – и здесь, и на Гогланде, а в Устье так и вообще, оттуда ее теперь развозят по окрестностям. Я и решил пожертвовать двумя мешками – пусть народ поймет, какое это объедение.

В канцелярии, находившейся сразу за КПП, мой пропуск был уже готов. Я с одобрением заметил, что меня заставили расписаться в ведомости. А столовая, находившаяся в трех минутах ходьбы, представляла собой длинное здание с длинными же столами и с электрическим освещением.

– Нет, не нефть и не уголь, сланцы, – сказал Виталий. – Ребята смогли переделать генератор. Жаль только, воняют сильно. Но мы станцию вон там поставили, оттуда ветра на восток, так что обычно мы запаха не чуем. Да еще ребята смогли угольный фильтр на трубы сварганить. Вроде помогает.

Мы подошли к стойке, взяли по вкусно пахнувшей тарелке с картошкой и мясом, и сели за стол. И вдруг в столовую вошли Ваня, Мария, и Эсмеральда. Каждая из них несла по пищащему свертку.

Я вскочил, подбежал к ним и расцеловался с Ваней и Марией. А вот Эсмеральда меня удивила – она подошла к Виталию, который взял у нее сверточек.

– Лёх, забыл тебе сказать, я ж еще в октябре обвенчался с Эммочкой. И ребенок у нас – познакомься, Алексей Витальевич, мартовский.

Так, подумал я. Если он мартовский, то, значит, зачат еще в июне… Решил таки задать еще один вопрос:

– А давно у вас с Эсмеральдой?

– С сентября. Ведь, когда ты уехал, она сказала, что между вами, увы, все кончено – она для тебя теперь не более чем боевая подруга. И я тогда сделал ей предложение – она мне понравилась с первого дня, но пока она была твоя, как пелось в песне, «третий должен уйти». Прости меня, если что не так.

– Наоборот, все хорошо, – сказал я с вымученной улыбкой. – Мне надо было с самого начала думать о Лизе, а я…

И я взял на руки Алексея Витальевича. Был ли он похож на меня, трудно сказать – но я в первый раз держал в руках собственного ребёнка.

– Его, увы, крестили без тебя – но когда у нас будет второй, мы хотим пригласить тебя в крестные, – сказала Эсмеральда и улыбнулась.

– Конечно, – сказал я и подумал, что так все и происходит – причем, как я вынужден был признать, к лучшему. Но все же мне было ох как непросто, хоть я и попытался это скрыть под веселой улыбкой.

А у Вани с Марией (теперь она хотела, чтобы ее по-русски называли только «Марусей» – именно так звал ее Ваня) родилась девочка, названная Ариадной, а в крещении Александрой. После того, как мне дали ее поддержать, девочку, и Алексея, положили в люльки, стоявшие между столами. Я заметил, что почти во всех было по младенцу, но когда я об этом сказал ребятам, Ваня засмеялся:

– Да у нас прошлым летом сыграно столько свадеб… да и с тех пор немало. Все «ревельские ведьмы» выскочили замуж практически сразу, а многие другие наши ребята женились на переселенках – и русских, и из финских племен.

– А на Гогланде, – продолжил его рассказ Виталий, – тоже уже с десяток русско-финских семей. Так что мы плодимся и размножаемся…

– А как мы всю эту ораву в Америку-то повезем? – озадачился я.

– А мы уже придумали кое-какие конструкции для трюма «Победы». А в общественных помещениях мы планируем и ясли, и школы для взрослых.

– Я ж говорю, вы и без меня отлично справляетесь.

– Ну уж нет. Без тебя нас бы вообще здесь не было, да и кто сумел договориться и с датчанами, и со шведами, и с Борисом, наконец? Так что не прибедняйся, твоя светлость. Или там превосходительство…

Когда я ехал в Николаев, у меня все еще теплилась подспудная надежда, что Эсмеральда меня ждет, хотя я и осознавал, что лучше будет, если это не так. Как оказалось, не ждала; впрочем, если уж рассуждать логически, то абсолютно правильно сделала – и для себя, и для меня. Но теперь меня в Николаеве ничего не держало – на самом деле мне намного важнее было бы поскорее вернуться в Москву, тем более, что и Борис мне говорил – мол, не задерживайся там, княже, ты мне здесь нужен.

Для проформы я сходил на Гогланд – где уже возвышалась вполне неприступная по тем меркам крепость – и в Нарву, где точно так же кипела работа. Впрочем, в Нарве нашей была, собственно говоря, только часть гарнизона. Мы с Виталиком договорились – первые пушки нового образца нужно будет доставить именно сюда, а свои забрать, ведь не исключена потеря Нарвы или предательство кого-нибудь из «не нашего» гарнизона.