Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

– У твоего Лекса очень неплохо пошит пиджак, – подытожила она, – но и мы не хуже. Ты, мелкая, надень свой костюм от Адриана, который с накладными плечами. По крайней мере, не будешь похожа на вязальную спицу.

Пэл не мешала тете буйствовать. Встреча на Монмартре назначена на три часа пополудни, она уже заказала такси. Хотела взять авто на прокат, но в последний момент передумала. Правостороннее движение, как известно, выдумано именно в Париже дабы досадить англичанам. Не стоит рисковать.

– А какая у нас легенда? – вопросила тетя, уминая оставшийся от завтрака круассан. – Всякая поездка должна иметь простое и достоверное пояснение, чтобы даже контрразведка поверила. Так, по крайней мере, написано в книжке про Лоуренса Аравийского.

Пэл представились верблюды, неторопливо бредущие на водопой под приглядом прячущейся среди барханов контрразведки.

– Легенда? Ты, тетя Мири, насколько я помню, большой ценитель современной живописи?

– Я?!

По подъездной лестнице, старой, помнившей гораздо лучшие времена, тетя бесшумно прокралась первой, но у нужной двери дисциплинированно остановилась. Пэл, правда, не была до конца уверена, что дверь именно нужная. Улица совпадала, номер дома тоже, однако даже встретившийся во дворе пожилой джентльмен с трубкой не помог определиться с подъездом. «Помилуйте, но кто же их считает, мадам! Это же не рюмки, мадам!» Впрочем, двум дамам-иностранкам простительно и заблудиться.

Дин-дин-дин! – медным голоском отозвался колокольчик за дверью. Тетя Мири нахмурилась и прижалась к давно не крашенной стене.

Открыть мог мужчина. Открыть могла женщина. Говорить следовало по-немецки.

– Oui? Vous à qui?

Женщина… Годами под тридцать, худая, остроносая, неулыбчивые серые глаза, в правой руке – трость.

– Нам назначено, госпожа Фогель. Мы интересуемся картинами, особенно той, которая под номером 415.

Женщина взглянула удивленно.

– Не помню такую.

Леди Палладия кивнула родственнице. Настал ее звездный час. Все утро упрашивала, а потом полчаса тренировалась у зеркала.

Тетя Мири сделала шаг вперед, словно на строевом смотре.

– Белый… бумажный… веер!

Тоже по-немецки, с акцентом и почему-то громким шепотом.

Госпожа Фогель улыбнулась, сразу став значительно моложе.

– Об этом лучше спросить у мужа. Заходите! Только…

Повернувшись к тете, сделала строгое лицо.

– «Хвоста» за вами нет?

– Nein! – с достоинством отрапортовала мисс Адмиранда и громко щелкнула замком сумочки.

Картины стояли прямо у стены долгим разноцветным рядом. Испросив разрешение, тетя принялась их внимательно изучать, для чего из сумочки были извлечены большие очки в черепаховой оправе.

– Ваша родственница – коллекционерка? – улыбнулся мистер Йоррит Марк Альдервейрельд (он же просто Марек), ставя на стол кофейные чашки. – Если что, могу подсказать ей пару адресов.

Пэл покачала головой.

– Не вздумайте, Марек! Современную живопись тетя ненавидит, ее любовь – прерафаэлиты. А сейчас она честно пытается нам с вами не мешать.

Тетя, явно услыхав, демонстративно закрыла уши ладонями.

– Ну, кофе ей полагается в любом случае, – рассудил Марек.

Имя и фамилию симпатичного парня Пэл заучивала целый вечер. С тем большим удовольствием она согласилась отбросить всех «мистеров» и «мисс», как только госпожа Фогель (просто Анна) на это намекнула.

– Кофе выпьем, – не стала спорить хозяйка. – Но потом я, наверно, пойду к себе. Не будем путать личную жизнь с агентурной работой.

К себе – в маленькую комнатку за фанерной перегородкой. В местной географии Пэл уже разобралась. Классическая мансарда, словно из оперы «Богема». Так и кажется, что Марек сейчас выйдет из-за стола, оправит пиджак и затянет тенором:

А еще самым краешком промелькнула зависть. Старый Монмартр, мансарда, любимый человек рядом, пожелтевший платан за окном. Этим людям хочется жить…

– Путать не будем, Анна. Но кое-что Жозе Кинтанилья велел передать непосредственно вам. Это касается работы Национального комитета…

– Объясни ей, этой Фогель! Убедительно объясни! – дядина сигара описала в воздухе неровную петлю. – Скажи ей, Худышка, что сейчас толку от ее Национального комитета никакого. Чем занимаются эти болтуны? Где борьба с нацистами? Где подвиги, где герои, о которых можно кричать на всех углах? Где жертвы, которые можно оплакать, наконец?

Дядя Винни поймал кончик сигары губами, жадно вдохнул дым.

– То, что она пишет, просто смешно. Где Сопротивление? Драка на призывном пункте, ссора местных болельщиков с немцами, и еще анекдоты про Гитлера. Анекдоты – хорошо, но этого мало, мало! Пусть эта Фогель вообразит себя рекламным агентом, которому требуется продать залежалый товар. Пусть что-нибудь взорвет, кого-нибудь пристрелит, зарежет, да хоть отравит. Если надо, поможем, опыт у британских специальных сил есть. Но пусть работает, работает, работает!.. Ей мало денег? Дадим ей денег!..

Анна слушала молча, становясь бледнее с каждой минутой. Конечно, Пэл и не думала передавать дядины инвективы дословно, но и сказанного хватило.

– Национальный комитет должен стать известным не только среди горстки эмигрантов. Борьба с нацистами обязана приковать внимание всего мира. Только в этом случае комитет сможет представлять страну, когда встанет вопрос о восстановлении независимости.

Госпожа Фогель сжала губы, пальцы вцепились в край стола.

– Если господин Кинтанилья читает наши отчеты, то он должен знать… За последний месяц погибли четыре агента, каждого я готовила и отправляла сама. В стране продолжаются аресты, концлагерей уже не хватает, сейчас собираются строить еще один, возле Маутхаузена. Но… Я все поняла, будем работать с большим… эффектом. У вас все?

На какой-то миг Пэл стало стыдно – за себя, за дядю Винни и за Мать-Англию. Захотелось встать и уйти.

Нельзя…

– Не все, Анна. Впрочем, это относится и к вам, Марек… Господин Кинтанилья считает, что ваше пребывание во Франции становится опасным. Французы не хотят ссориться с Гитлером, поэтому не исключены аресты политически активных эмигрантов и даже депортация их в Рейх. Это касается всех – немцев, австрийцев, швейцарцев, чехов. Испанские республиканцы, как вы знаете, уже отправлены в концлагеря.

«Поэтому пусть перебираются, к нам в Британию! – пыхнул сигарой дядя Винни. – Мы разрешим им легально работать и дадим на бедность, чтобы не побирались на паперти. Уговори их, Худышка, в случае войны эта публика должна быть у меня под рукой, иначе начнет своевольничать не по чину!»