Иван Оченков - Государево дело [litres]

От всего этого он так напился, что едва помнил, как дружки довели его до спальни. После этого они закрыли двери и встали у них с обнаженными саблями, а хмельной Митька во все глаза смотрел на ждущую его Алену. Девушка с поклоном усадила его на кровать, затем, опустившись на колени, стащила в знак женской покорности сапоги, а потом… потом он обеспамятел.

Ну что же, судя по всему, он хоть и был хмелен, а в грязь лицом не ударил. А что еще лучше, все грязные сплетни, что довелось ему услышать о невесте, оказались полными враками, и не зря он паре прежних приятелей за такое злословие морды набил. Хотел даже на заморский манер на дуэль вызвать, но после поединка с казаком драться с ним на саблях дураков не было.

И все вроде бы хорошо, да только отчего так стыдно в глаза любимой глядеть, вроде как сделал что-то непотребное?

– На вот, испей, – подала ему ковш с квасом жена.

Припав иссохшими губами к краю посуды, он в несколько глотков осушил ее. Сразу стало легче, причем не столько от питья, сколько от заботы, проявленной молодой супругой. Сразу захотелось сказать ей что-нибудь ласковое.

– Аленушка, любая моя… – начал было он, но поговорить им не дали.

В спальню с сальными шутками и прибаутками ворвались свахи и, покружившись вокруг молодоженов, выскочили вон, прихватив с собой простыню с признаками мужества жениха и невинности невесты.

– Гордишься небось? – с легкой печалью в голосе спросила жена. – Отвернись, мне одеться надо. Ну, пожалуйста, стыдно мне покуда.

– Хо-хорошо, – заикаясь от волнения, отозвался он и, повернувшись спиной к Алене, принялся искать порты.

Как оказалось, вся его одежда была аккуратно сложена на стоящей у стены лавке, а рядом с ней стояли высокие сафьяновые сапоги с загнутыми носами. Торопливо одевшись, он обернулся и тут же застыл в невольном восхищении. Супруга уже нарядилась, причем не в тот летник и душегрею, в которых венчалась, а в совершенно новое платье, в фасоне которого гармонично сочетались русские и немецкие черты. С легкой руки царицы Екатерины Михайловны такая одежда все более завоевывала популярность среди московских красавиц. Новое одеяние выгодно подчеркивало стройность стана и пышность груди молодой княгини, поэтому нет ничего удивительного, что Щербатов так ею любовался, пока она ловко заплетала косы.

– Кликни холопок, а то сама не управлюсь, – попросила она, заметив, что муж оделся.

Служанки, как будто ждали этого, тут же явились на зов и помогли хозяйке закончить с нарядом. Две тугие косы были заколоты драгоценным гребнем и убраны под тончайшее покрывало, чтобы скрыть их от нескромных взоров, а сверху водружена расшитая речным жемчугом кика.

Потом был выход к гостям. Песни, обряды, тосты, выпивка. Молодые чинно кланялись, благодарили за оказанную честь и смотрели в раскрасневшиеся от выпитого лица. Дмитрий, памятуя о вчерашнем конфузе, почти не пил, лишь изредка пригубливая кубок. Алена и вовсе почти ничего не касалась, прося Господа лишь о том, чтобы тот дал ей сил пережить еще один день. Наконец и она не выдержала и, улучив минутку, шепотом попросила Щербатова:

– Христом Богом тебя молю, увези меня отсюда! Мочи нет видеть их более…

Молодой супруг поразмыслил чуток и, кивнув, ответил:

– Есть у меня вотчинка малая под Москвой. От батюшки осталось наследство. Там хорошо, тихо, лес кругом. Монастырь есть неподалеку. Хочешь, прямо сейчас туда отправимся?

– Куда угодно, только подальше от них!

Уж и не знаю, какому борзописцу из никому не ведомого здесь будущего первому вздумалось описать Москву семнадцатого века как «сонное царство», но ответственно заявляю, что это полные враки! Жизнь бьет ключом, причем часто и густо по голове тем, кто не успевает за ее ритмом. Не успели мы погулять на сдвоенной свадьбе, как в столицу заявился очередной караван из Сибири. Причем не обычный с пушниной, такими никого не удивишь. Их каждый год присылают сибирские воеводы после сбора ясака [44] Ясак – дань пушниной с коренных жителей Сибири и Дальнего Востока. . Нет, на сей раз повод был совершенно другой, хотя мягкой рухляди [45] Мягкая рухлядь – пушнина. тоже привезли, куда же без нее. Но обо всем по порядку.

– Семка Буйносов вернулся, – угодливо кланяясь, доложил мне за завтраком кравчий Матвей Шемякин.

– Это который? – поинтересовался я, подставляя чашку, для того чтобы он налил кофе.

Кофе мне в дар от турецкого султана привез Фома Кантакузен, и теперь мы с семьей по утрам балуем себя настоящей арабикой. Мы – это я и Катарина, быстро оценившая вкус заморского напитка, бывшего еще довольно редким в Европе. Детям, понятно, никто его не дает. Они и так у меня шустрые, особенно Дмитрий, да и девчонки не слишком отстают, а если их еще и энергетиком взбодрить, точно весь дворец разнесут раньше времени.

– Да тот, что прежде в рындах служил, когда Смоленск у ляхов отбирали, – подбоченившись, пояснил придворный. – А потом с вашей царской милостью Ригу брал и в Стекольне [46] Стекольна – русское название Стокгольма. тож был.

Гордость его понятна, он в том походе тоже отличился, да к тому же был ранен в поединке с одним не в меру языкастым шляхтичем. Я, грешным делом, думал, старик этой раны не переживет, но, по счастью или же великой Божьей милости, тот выкарабкался и продолжал по мере сил служить мне, за что и был пожалован в нынешний чин.

– Как же, как же, помню, – усмехнулся я. – Ты наливай-наливай, а то остынет!

– Сейчас, государь, – кивнул тот со страдальческим видом и поспешил наполнить чашку ароматной жидкостью.

Страдания старого придворного были понятны. В придачу к нескольким мешкам заморских зерен шел специалист по их приготовлению – самый настоящий негр, или, как их называют на Руси, арап, с чудным именем Хайле. Отрок, лет примерно четырнадцати, дело свое знал весьма недурно и варил кофе не хуже любого баристы, но вот беда: подавать напиток следует не просто горячим, а только что приготовленным. И вот тут нашла коса на камень. Матвей Иванович, в общем, нормально относился к любым нововведениям, но вот то, что кто-то что-то подаст царю пить помимо него, принять не смог в принципе! Старик бил челом, просил ослобонить от бесчестия, валялся в ногах и выгавкал-таки право лично подносить царю эту «страсть господню». Так что молодой арапчонок скромно стоит в уголку, на глаза не лезет и только улыбается во весь рот необычайно белыми зубами.

Парень, кстати, довольно хорошо сложенный и по-своему красивый. Во всяком случае, некоторые представительницы прекрасного пола из числа придворных поглядывают на него не без интереса. Я сдуру даже вздумал пошутить при жене, мол, как считает ее величество, какая из служанок первой родит негритенка? В смысле, русская или немка?