Иван Оченков - Государево дело [litres]

Сумничал, блин! Женушка в тот момент напиток еще не распробовала и была готова погнать молодого человека со двора без выходного пособия, так сказать, во избежание. А мне что теперь, без кофе оставаться? Короче, одна глупость повлекла за собой следующую. Чтобы успокоить расходившуюся шведку, я под большим секретом шепнул ей, что в Османской империи, дабы избежать подобных казусов, всех домашних слуг превентивно холостят. В смысле делают евнухами. А когда она сделала большие глаза, на полном серьезе сослался на турецкого посла: дескать, не верите – сами поинтересуйтесь, майне либе [47] Meine liebe – моя любимая ( нем .). . Та, разумеется, Кантакузена расспрашивать не стала, но успокоилась и даже стала оказывать «несчастному» известное покровительство. Жалеет, видимо.

– Господин кравчий, кажется, упомянул Швецию? – насторожила уши Катарина, постепенно начинающая хоть и не слишком хорошо, но понимать своих подданных. Во всяком случае, русское название Стокгольма ей уже знакомо.

– Да, – односложно отозвался я, не желая вдаваться в подробности, но от заинтересовавшейся царицы не так просто было отделаться.

– И о чем речь? – отставила она чашку.

– Просто в Москву прибыл человек, с которым мы прежде были во многих местах, в том числе и на вашей родине.

– Вы как будто удивлены его возвращением? – тут же вычленила главное Катарина.

– По правде говоря, да. Я ожидал этого события года через три, не раньше.

– Этот молодой человек так провинился перед вашим величеством?

– С чего вы взяли? Напротив, он проявил расторопность и преданность, а также ряд иных способностей, за что я наградил его.

– И отослали к черту на рога?

– Вовсе нет, просто состояние его семьи пришло в упадок во времена Смуты, и я, с тем чтобы дать ему возможность поправить дела, отправил столь многообещающего юношу на воеводство.

– В Сибирь?

– Именно так. Он, кстати, сам просил меня об этом.

– И каковы его успехи?

– А вот это мы довольно скоро узнаем. Не просто же так он сорвался с места и вернулся раньше срока.

– Ваше величество позволит мне присутствовать при встрече с ним?

– Если вам это доставит удовольствие, – пожал я плечами, – почему нет?

– Я бы сказала, чрезвычайное! Кстати, когда она состоится?

– Не раньше чем я допью этот прекрасный напиток.

– Подлить, государь? – поклонился Шемякин.

– Нет, пожалуй, мне довольно. Кстати, Матвей Иванович, а у тебя ведь, кажется, сын подрастает?

– Двенадцатый год пошел, – не без гордости в голосе отвечал мне кравчий.

– Учишь?

– А как же, – насторожился придворный. – Слово Божье твердо знает и на клиросе поет…

– Отрадно слышать. И что же ты его, такого образованного, в академию до сих пор не отдал?

– Помилуй, государь, – взмолился старик, – он же еще совсем молодешенек, куда ему на службу!

– Да ладно тебе, я же его не на войну посылаю, а на учебу. Мой, кстати, куда как младше, а уже учится.

– Государь, не отнимай последнюю отраду в жизни!

– Не блажи. Чай, академия не на краю света. Считай, что при тебе, но уже и при царевиче. Это ты старый, а ему еще служить и служить. В общем, как хочешь, а чтобы сына в академию отправил. Гляди, проверю!

Договорив, я отставил в сторону пустую чашку, после чего мы с Катариной встали и направились заниматься накопившимися делами, оставив несчастного кравчего наедине с арапчонком.

– Эх, – досадливо вздохнул Шемякин, – пил как все добрые люди, квас да вино хлебное [48] Хлебное вино – так называлась водка. – был человек как человек. Если и затевал чего, так войну, али разбойников ловил да вешал. На богомолья ходил опять же, ну и по девкам, куда ж без того… Сплошная благодать! А теперь чего – напьется кавы, так всякая неподобь на уме… В академию сына отправь… Тьфу!

Хайле тем временем деловито собирал в специальный сундучок свои принадлежности, не переставая улыбаться своему строгому начальнику.

– Чего скалишься, антихрист чумазый? – рассвирепел кравчий. – Все через тебя да через турок проклятых!

Внешне Семен Буйносов за время отсутствия в Москве изменился не сильно, разве что еще больше раздался в плечах, да вместо аккуратно постриженной бородки лицо стольника украшала столь густая поросль, что иной разбойник обзавидовался бы. И взгляд. Тяжелый взгляд человека, много повидавшего на своем не таком уж длинном пути и не раз принимавшего непростые решения.

– Ну, рассказывай, – поощрил я его. – На государыню не косись, у меня от ея величества секретов нет. Только не части́, она нашу речь еще не слишком разумеет, так что я ей перетолмачивать стану.

Вообще-то подрабатывать переводчиком мне не по чину. Но князь Буйносов, с одной стороны, уже успел послужить рядом со мной, так что о простоте царских нравов знает не понаслышке, да к тому же побывал в Европе и порядки тамошние ведает. С другой, а кого позвать? Кликнуть грамотного дьяка, конечно, можно, только ведь через полчаса обо всем рассказанном весь Кремль знать будет, а еще через полдня – и вся Москва. А оно мне надо?

– По твоему повелению, великий государь, – неторопливо начал Семен, тщательно подбирая слова, – отправились мы со стольником Дмитрием Погожиным в Мангазею на воеводство. Было с нами сто пятьдесят человек стрельцов и почти двести казаков, набранных из охочих людей в сибирских и уральских городках. Шли долго, а уж каково тяжко, того и описать вашим царским величествам не смею, дабы не утруждать перечислениями горестей. Места те пустынные, и на многие сотни верст живого человека не встречалось на пути, однако же проводники не подвели, и с Божьей помощью добрались мы до тамошнего острога.

– Что есть острог? – быстро переспросила внимательно слушавшая доклад Катарина.

– В данном случае – небольшая крепость с гарнизоном из казаков, – пояснил я. – Они контролируют территорию вокруг крепости и собирают дань среди окрестных племен.

– Я понимаю, – кивнула в ответ царица. – А откуда они берут припасы для своего существования?

– Чего? – переспросил настороженно прислушивавшийся к нашему разговору Буйносов.

– Да вот, – ухмыльнулся я, – государыня в неизбывной своей милости интересуется, как вы там с голоду не передохли.

– Известно как, – пожал плечами стольник. – На первый год с собой брали сколько можно, но все больше охотой да рыбалкой. Благо места́ вокруг на дичь страсть какие богатые. Уж на что в наших вотчинах охота знатная, а супротив сибирской дичи все равно что и нет ее вовсе! Глухари да куропатки сами в силки лезут. Рыбы в реках – руками черпать можно! Ягоды опять же немерено. Не такой, как у нас, но все равно много. Так что хоть хлебушко в тех краях и не родит, но прожить, ежели с умом, можно!