Владимир Тимофеев - Три кварка (1982-2012)

Прогрессивное человечество всех стран заявляет: Нет нейтронной бомбы!

На этом лекция окончена, все могут снять противогазы».

— И каски, — добавил я, безуспешно пытаясь оставаться серьёзным.

Все вокруг ржали по-чёрному. И «братья-студенты», и подошедшие к нам крановщик с механиком, и присевший на корточки дежурный электрик, и сторож, в кои-то веки выбравшийся из сторожки. Даже пёс Бузун, что крутился у нас под ногами, поддерживал людское веселье заливистым лаем.

— Вот уморил, так уморил, — надрывал живот дядя Коля. — Ну, точь-в-точь как Петрович. С бомбой, гы-гы, ядрёной. Она у нас всегда… ы-ы-ы… в эпицентр падает. Петровичу, кх-кхы, на лысину… и-й-ык…

— Надо будет брательника моего двоюродного поспрошать насчет ентой бомбы, — продолжил он спустя пару-тройку минут, смахивая выступившие в глазах слезы. — Он у меня в курчатском институте работает.

Смех к этому времени уже стих, «местные» потянулись на выход из котлована.

— В курчатовском институте? — уточнил я, моментально «делая стойку».

— Ага, — отозвался Иваныч. — Сантехником. Все входы и выходы знает. Его тоже Колькой зовут. Охламон, конечно, но вроде и не дурак, как некоторые.

— А вы сами там тоже бывали, Николай Иванович?

— Бывал, — солидно ответил «куратор». — Два раза. Мне даже пропуск выписывали. Красивый такой, с бабочкой.

— Какой бабочкой?

— Какой, какой. Ядрёной, — хохотнул он и носком ботинка изобразил на земле «бабочку», в коей без труда можно было узнать известный всем «логотип» атомного ядра с вытянутыми орбитами электронов.

«Раскручивать» дядю Колю дальше я не решился. Но зарубку на память сделал. «Свои» люди в нынешнем ИАЭ нам ни разу не помешают…

«Экзамен» по технике безопасности мы, ясен пень, сдали. Расписались по очереди в журнале и двинулись на обед. А после обеда продолжили заниматься земляными работами. Правда, теперь, уже наученные горьким опытом, экипировались как надо. Практически все сменили обувку, шестеро из одиннадцати — штаны, а кое-кто вообще полностью переоделся. Мы с Шуриком ограничились только обувью. Нашли под кроватью Володи Шамрая две пары новеньких солдатских ботинок с подковками и, быстро переглянувшись, втихую их «позаимствовали». На время. Прикинув, что за пару недель не успеем их не то что покоцать, но даже как следует разносить.

В итоге с планировкой оснований фундаментов наша бригада, сытая, обутая и одетая, справилась за пару часов. Пётр Петрович даже похвалил нас за рвение, оценив трудовой «героизм» парой заковыристых фраз. Не очень внятных по форме, но весьма экспрессивных по содержанию. И сразу «наградил» следующей работой.

Заехавший в ворота ЗиЛ, тот самый, что мы разгружали с утра, привёз на объект щебень. Который тут же и вывалил в котлован, укатив за следующей партией. И никакая гидравлика ему в этом не помешала — врал, выходит, водила, когда говорил, что не может кузов поднять. Жулик, одним словом.

Вся щебёнка ушла в подготовку фундаментов. Гранитную фракцию грузили лопатами в носилки и тачки и быстро растаскивали по котловану. После чего выравнивали горизонт дощатым «прави́лом». Процесс выравнивания контролировал дядя Коля, время от времени прикладываясь к установленному в дальнем углу нивелиру и отдавая команды помощнику. Помогать ему, кстати, вызвался я, сказав, что с этим прибором знаком и уж что-что, а правильно установить рейку смогу без проблем. Так оно, в принципе, и получилось. Моей работой Иваныч остался доволен. Как, впрочем, и работой всех остальных. До конца смены самосвал сделал ещё две ходки, и привезённого щебня хватило на все подосновы. Сами фундаменты, как пояснил Пётр Петрович, нам предстояло монтировать на следующий день. Благо, что кран был, наконец, приведён в рабочее состояние, геодезиста под разбивку осей вызвали, а с чертежами все, кому положено, разобрались.

В общежитие мы с Шуриком вернулись усталые, но довольные: поработали хорошо, план выполнили, благодарность от мастера получили, кирпич никому на голову не упал, можно готовиться к новым трудовым свершениям. Синицын первым делом направился в душ смывать с себя строительную пыль, а я, ополоснув по-быстрому морду и руки, рванул в столовую, надеясь успеть до закрытия.

Увы, основательно поужинать мне так и не удалось — горячее в общем зале закончилось, пришлось довольствоваться салатом и булочками. Прикупив в буфете баранок, чтобы было с чем чай вечером сообразить, возвратился в общагу. Шурик заперся у себя в комнате, ломиться к нему я не стал. Пущай отдыхает.

Бросив баранки на стол, не раздеваясь плюхнулся на кровать, размышляя, чем бы занять натруженные за день мозги и другие не менее «ценные» части собственного организма. После непродолжительной медитации решил побренчать на гитаре, а заодно припомнить те песни, которые вот-вот должны были зазвучать с магнитофонных лент и пластинок. Где-то в тумбочке у меня, кстати, валялся «песенник». Тетрадка в зелёном дерматиновом переплёте объёмом 96 листов и ценой 44 копейки. В неё я завсегда записывал слова и аккорды. Типа, чтоб не пропало, если внезапно — склероз или, гы-гы, амнезия. Или вот как сейчас — чтобы зафиксировать на бумаге то, что ещё не случилось.

Тетрадь я нашёл в нижнем ящике, на самом дне, заваленную «канцелярским» хламом. Там, куда запихнул её по прибытии на учёбу и где она пролежала без движения целых пятнадцать дней.

«Странно даже, что только сегодня про неё вспомнил. К чему бы это?»

Слегка пожурив себя за забывчивость, улёгся опять на кровать, пристроил на брюхо гитару и раскрыл «песеннник» на самой первой странице. Или на последней — тетрадка с обеих сторон одинаковая, не узнаешь, пока не откроешь. Зато уж когда откроешь…

«Нихрена себе музычку отлибреттили!?»

Я вглядывался в написанный Синицынским почерком текст и тихо обалдевал.

« Привет, Андрей. Послание твоё получил 9.09.2012 г. Направляю обратное. Если ты сумел его прочитать, ответь тем же способом, через портфель. Синицын. 12.09.2012 г. Пы. Сы. Михаил Дмитриевич в курсе случившегося. Он тоже передаёт тебе привет ».

Своё второе по счету послание в будущее я написал сразу и без особых раздумий. Растекаться «мысью по древу» желания не было: сказали «просто ответь», ну я и ответил. Коротко и сердито. Типа, «сижу на дереве с рацией, курю бамбук, жду указаний из Центра». Короче, уже через минуту «письмо» было готово, оставалось лишь отправить его адресату. То есть, запихнуть бумагу в Шурин портфель.

Увы, провернуть это дело по-быстрому не удалось.

Когда я, воодушевлённый внезапно открывшейся перспективой межвременно́й связи, заглянул в соседнюю комнату — с баранками, сахаром и предложением соорудить чайку — то обнаружил там своего друга в самом что ни на есть «творческом» состоянии. Синицын, закатив глаза к небу, лежал на кровати и рассматривал потолок. В зубах у него был зажат карандаш, под мышкой — портфель, в руках — книга. «Физика элементарных частиц», если верить обложке. На полу около койки валялись два тома Ландаушица[7] и сборник лекций по физкинетике.