Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

Наш деревянный дом на две коммунальные квартиры стоял почти у вершины пологой сопки, на улице, которая называлась Морской. Отец тогда ещё не вышел на пенсию. Был он в чине майора, носил военно-морскую форму с якорями и кортиком и занимал должность начальника штаба ПВО Тихоокеанской флотилии. Поэтому одежда половины гостей выдержана в чёрных и жёлтых тонах. Все они флотские. Даже сосед, Кулешов дядя Миша, надел парадную форму старшины первой статьи, хоть он никакой не военный, а служит солистом в гарнизонном оркестре.

Новый год приходит на Дальний Восток, когда в нашей столице ещё и не начинали готовить салат оливье. В потолок ударяются пробки шампанского, и небо Авачи озаряется дивным светом: сотни сигнальных ракет вспыхивают над стояночными огнями, а у бортов кораблей медленно расцветают мерцающие соцветия разноцветных фальшфейеров. И всё это великолепие отражается на поверхности водной глади и в моей детской душе.

Оживление не стихает, даже когда у гостей заканчиваются тосты. Телевизор никому не помеха потому, что ни у нас, ни у соседей его нет.

Отец берёт в руки концертный баян.

разносится над столом. Лучше всех поёт дядя Миша. У него громкий, насыщенный бас, и каждую музыкальную фразу он будто выговаривает: «Ё-лоч-ка». Так же, как он, только немного лучше, поёт только Дед Мороз. Я это точно знаю. Ходил сегодня на утренник в Дом офицеров флота.

А Новый год не торопится. У него много работы. Ведь нужно раздать подарки всем, кто его ждёт. Каждый такой шаг, размером в один час, встречается новыми тостами за нашим большим столом и нарядным заревом за окном. Ведь ракеты у моряков не кончаются никогда. Мне уже хочется спать, а он ещё только подходит к Хабаровску.

В районе нашего дома сигналят машины такси. Уезжают одни гости, вместо них приходят другие, чтобы поздравить лично, глаза в глаза, а не как в Центральной России – по телефону. Новый год по-дальневосточному дарит такую возможность всем, у кого в Петропавловске есть родственники и друзья.

Мы с братом досидим до утра, когда все разойдутся, торжество станет маленьким, скучным и переместится на кухню. Ведь, по большому счёту, Новый год – это семейный праздник, и каждый из тех, кто ночью присутствовал за нашим большим столом, будет слушать Гимн СССР дома, среди родных.

Пейзаж за окном потускнел. Постепенно погасли огни. Как орудие после выстрела, дымится вершина Авачинского вулкана. А я всё равно не верю Серёге, что Дедом Морозом на утреннике был наш дядя Миша. Дед Мороз не сидит за столом рядом с гостями, а приходит глубокой ночью, когда все в квартире спят, и кладёт подарки под ёлку, до которой ещё надо добраться.

Время идёт особенно быстро, когда его просишь не торопиться. В день перед отъездом мать посвятила мне аж сорок минут. Я попросил её почитать что-нибудь вслух. Выбор пал на сборник стихов о войне.

Я вспоминаю это последнее четверостишие, паузы, интонации, звук захлопнутой книги каждый раз, когда прохожу мимо старой груши. Есть у меня зарубки на прошлом, памятные места, помимо родных могил. Там оживают звуки и чувства.

А на следующий день, с утра, мы провожали Серёгу и маму на железнодорожный вокзал. От нашего дома это восемь минут ходьбы самым медленным шагом…

Как у них там, на Камчатке, сложилось в эти два года, я узнал не так уж давно. Зашёл ко мне как-то Серёга: посидеть, покурить, рассказать о своих неудачах. Он ведь старший и первым дошёл до черты, когда прошлое становится важней настоящего. Компьютер ему подарили, когда уходил на пенсию. Только раньше братишка на нём в стрелялки играл, потому что не было Интернета. А тут зарегистрировался в «Одноклассниках» и принялся разыскивать родственников отца, чтобы узнать, где он похоронен.

От Серёги я такого не ожидал. Вроде бы следователь, бывший важняк, а никакого понятия о человеческой психологии. Если кто-то что-то и знает, так кто ж тебе скажет? Люди давно поделили квартиру, какое-то там наследство, продали, перепродали. И тут вдруг находится родной сын. Для них это не радость, а головная боль. Кто знает, что у него на уме? Мне он, конечно, может втирать, что ни на что материальное не претендует. Я поверю, потому что и сам точно так же воспитан, но родичи? «Где ты, – спросят, – пропадал раньше, когда был при деньгах, при здоровье, при силе? Почему ни разу не навестил, не досмотрел, это же твой отец?!»

Всё это я пытался объяснить Серёге на пальцах. Ох и туго до него доходило после лечения в стационаре! Злые фразы от лица виртуальных родственников он воспринимал как мои.

В общем, мы с братом чуть не поссорились. Решили перекурить, и тут будто Господь надоумил меня спросить: как им жилось-можилось на Камчатке? Что за мифическую квартиру мать получила, а потом сдала государству? Где это? Как проехать?

Серёга вообще очень трудно переключается с темы на тему, хотя помнит давно минувшие дни лучше, чем то, что случилось месяц назад. Сначала он сыпал голыми фактами, потом в дело пошли одушевлённые эпизоды, характеристики, а в конце уже так расчувствовался, что чуть не заплакал, старый дурак.

Как бы то ни было, а на причале их встретил отец, отвёз в дом на Морской улице, опять прописал. Серёга вернулся в свой класс, а мать снова стала работать в той же самой вечерней школе.

Полгода жили спокойно. Родители честно пытались начать семейную жизнь с чистой страницы.

– Потом, как всегда. – Серёга потушил сигарету и взялся за чашку остывшего кофе. – Пришлось уходить на квартиру.

Их было потом много, этих чужих углов. За время скитаний ему пришлось поменять четыре школы в разных частях города.

– И ты знаешь, Санёк, – в глазах брата оживало далёкое прошлое, лица людей, их поступки, – вроде все педагоги. Ну те, у которых мы жили. А вот ни одной благополучной семьи. Нигде больше месяца не задерживались. Помню, тётка, дородная, видная. Муж у неё заболел. С кровати не вставал, ходил под себя. Так она сняла для него комнату и перевезла вместе с трусами да майками подальше от глаз. А он взял там да помер. Мы, значит, собираем манатки, чтобы место освободить, потому как его родители должны приехать на похороны. А она всё рыдает, руки заламывает: «Надя, как быть? Что сказать его матери?»

Я несколько раз кипятил чайник, заваривал кофе. Поставил на стол запасную пепельницу, чтобы не сбить его с мысли, не спугнуть её долгой паузой. И сам с наслаждением погружался в чёрно-белую ленту Серёгиных воспоминаний, где было всё таким родным и знакомым.

– Потом был какой-то конкурс, – продолжал он. – По итогам его мамку признали лучшим учителем города. Начальство долго ломало голову: чем бы таким её наградить, чтобы дешёво и сердито? Мать за себя никогда не попросила бы. Но подруга её… она в той же вечерней школе работала библиотекарем, пошла в ГОРОНО и там рассказала о наших мытарствах. В общем, дали матери комнату из старого жилфонда, на втором этаже деревянного дома. Помнишь наш дом на улице Океанской, который разрушило землетрясение?