Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

С солнечной стороны ставни были прикрыты, но всё равно в комнате было жарко. Это раздражало не меньше спиртового амбре. К тому же по радио шла передача «Запомните песню». С выбором материала редактор мне тоже не угодил. Разучивался хит пионерского детства всего нашего поколения «Гайдар шагает впереди» звёздной пары Пахмутова – Добронравов.

«Приготовили бумагу и карандаш? – тоном массовика-затейника спросил диктор. – Запишем первый куплет…» – И медленно продиктовал слово за словом, как наша Надежда Ивановна.

Вот такая бодяга на целых двадцать минут. По задумке авторов передачи, я тоже должен был подпевать.

Не пелось. И горло болело, и возраст не тот, хотя и слова давно уже знаю и даже мотив смог бы наиграть на гитаре. Эта песня была отрядной в том самом 6-м «Б», куда записали Витьку Григорьева и, возможно, приплюсуют и меня. Все пионеры того времени пели её от чистого сердца, зачитывались «Судьбой барабанщика», «Дальними странами», искренне чтили имя Гайдара.

Меня колотило всего лишь полтора дня. После эксклюзивных компрессов градусник начал стабильно показывать нормальную температуру. До девяти утра я отсыпался. Потом не давали мухи. Вот не сиделось им на стенах и потолках, на белых косичках провода-гупера. Им – хоть умри! – подавай мою рожу. Когда они доставали и бабушку, та приступала к репрессиям. Открывала настежь все двери, хватала большую белую тряпку и с возгласом «Кыш!» начинала гонять эту свору от дальней стены к дверям, из большой комнаты через кухню – и так до самой веранды. Мух становилось меньше, но исправляться они не хотели. Какой уж тут сон!

С каждым гавом Мухтара я подбегал к окну и с надеждой смотрел на калитку. Ну хоть бы одна падла пришла навестить больного товарища! Вот если бы я скоропостижно скончался, Витька Григорьев примчался бы первым. А видеть меня живым ему неинтересно, нет перспективы.

В общем, дни напролёт я валял дурака. Маялся в койке и читал настольные книги старшего брата: «Сержант милиции», «Дело „пёстрых“», «Рапсодия Листа», «Зелёный фургон». Хотел разобраться, что же подвигло его поступать на юрфак?

В отличие от меня Серёга был парнем дерзким, способным на решительные поступки. Во время семейных скандалов я затыкал уши, забивался куда-нибудь в угол и молча страдал. Потому что любил и мать, и отца, не отдавая никому предпочтения. Он же не пропускал ни единого слова. Стоял рядом со мной и следил за происходящим воспалёнными, сухими глазами.

Последнюю ссору я помню очень отчётливо. Ведь случилась она из-за меня, когда отношения между родителями были уже на грани разрыва.

Выйдя на пенсию, отец нигде не работал, но был при деньгах. Утром подсчитывал барыши, а по вечерам уходил в Дом офицеров флота играть на бильярде или брал из дому концертный баян и где-то допоздна пропадал. Возвращался, когда радио замолкало, и одетым ложился спать. Громко ворочался и храпел.

На одну из таких шабашек он взял с собой меня. До сих пор не пойму зачем. Мы приехали в рыбный порт. По деревянной сходне поднялись на палубу какого-то «рыбачка». Отца там знали и ждали. Его хлопали по плечу, называли Толичем. И это единственное, что мне было не по душе. Всё остальное она принимала безоговорочно. Судно слегка раскачивало. Поскрипывали переборки. С грохотом открывались и закрывались тяжёлые железные двери. А главное – запах. Воздух был перенасыщен густым, горько-солёным духом настоящего, рабочего моря. Я вдыхал его полными лёгкими, чтоб не забыть.

Меня отвели в просторное полуовальное помещение, усадили за длинный стол и строго предупредили, чтобы ждал и не вздумал никуда уходить. А чтобы не скучал, наложили безразмерную миску варёных сосисок с рисом. Насколько я понял, это у них было что-то типа столовой.

Время шло, отец всё не возвращался. Периодически забегали хмурые, озабоченные рыбаки. Меня они чаще не замечали. Лишь изредка спрашивали, кто, мол, таков и к кому пришёл. Я отвечал, как учили. И только один дядька всерьёз озаботился моим одиночеством. Он открыл выдвижной ящик, встроенный под одно из сидений с другой стороны стола, и вынул оттуда десяток морских ракушек размером с мою ладонь.

– На, – вывалил он их кучей передо мной, – это тебе насовсем. Сейчас я схожу в каюту и ещё кое-что принесу. Найду заодно твоего папку…

Если бы отец играл на баяне, я его и сам отыскал бы. А так… мне пришлось уповать на доброго дядю, который вернулся на удивление быстро.

– Пойдём, покажу. – И провёл к невысокой железной лестнице, ведущей куда-то вниз. – Там он, сразу увидишь.

Я спускался еле дыша, стараясь ступать как можно тише. Снизу открылся небольшой тамбур на четыре каюты. Дверь в крайнюю слева была открыта внутрь. Её подпирал деревянный ящик, под завязку забитый бутылками водки с пробками, запечатанными сургучом. Отец сидел в глубине проёма и что-то рассказывал огромному деду с бородой, растущей от самых очков. При виде этой картины мне стало нехорошо. Когда ж они выпьют такую-то прорву?! Внутренний голос подсказывал, что мне здесь будут не рады. Я развернулся и, стараясь ступать на цыпочках, ушёл незамеченным.

Отца не было очень долго. Часа, наверное, три, а может, и больше. Когда надоедало сидеть, я снова спускался к пьяной каюте, чтобы проверить, сколько бутылок водки ещё остаётся в ящике. Моё одиночество скрашивал только давешний дядька. Он то появлялся, то опять исчезал. В промежутках нудно рассказывал, что где-то на материке у него подрастает точно такой же мальчонка, которого он не видел два с половиной года. На этих словах дядька прерывался и убегал, краснея глазницами. А когда возвращался, всегда забывал всё, что уже говорил, и начинал сначала. Насколько я сейчас понимаю, он где-то выпивал сам с собой и очень нуждался в общении. Перед тем как исчезнуть окончательно, он вспомнил о своём обещании и принёс мне в подарок чучело краба. «На долгую память. Чтобы море не забывал».

Забудешь его! Я искал своё море по старым приметам, а они не хотели сходиться. Менял корабли, экипажи, места работы. Всё вроде один в один, да что-то не то. Только в Мурманском рыбном порту, поднявшись на борт точно такого же СРТР наконец узнал судно. Долго стоял на некрашеной палубе, пьянея, вдыхал запах дубовых бочек, застарелого тузлука [29] Тузлук – раствор поваренной соли, в котором засаливается выловленная на рыбных промыслах рыба. и перегнившей органики, а картинка из детства без зазоров откладывалась на реал.

В салоне всё было немного не так. Только я не очень досадовал, если что-то по мелочам не сходилось. Внутри выдвижного ящика, из которого пьяненький дядька доставал для меня ракушки, валялся моток кабеля, запасной ПТК и лампы для телевизора. А за столом, на том самом месте, где я ожидал отца, сидел красномордый мужик и с отвращением употреблял безалкогольное пиво.