Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

Я хотел выйти из комнаты и чуть не столкнулся с бабушкой. Она несла мне в постель кружку чая с лимоном и малиновое варенье в старинной хрустальной розетке.

– Ты куды?! – возмутилась она.

– В туалет, – не моргнув глазом соврал я.

– Ишь что удумал? После компресса на улицу, расхристанный весь! Сейчас же вертайся! Надень шерстяные носки, все пуговицы застегни и горло укутай шарфом. Попнись там, он на вешалке, под дедовой фуфайкой висит.

Спорить с Еленой Акимовной всё равно что плевать против ветра. Вот эти её словесные перлы: «куды», «вулица», «посунься», «попнись». Участок на островке называет «городчик», маленький серп – «серпок», а небольшое корыто – «корытчатко». Сколько раз, будучи пацаном, её поправлял:

– Бабушка, неправильно, некультурно так говорить!

Она вроде бы соглашается, кивает в такт каждому слову, чуть ли не дурочкой себя обзывает, а потом возьми да спроси:

– Как по культурному будет «попнись»?

А действительно, как?! Попнись – это типа того, что «мне не с руки, только ты можешь достать, приложи усилие, но возьми!»

На улице жарко, но после душной постели кажется, что здесь довольно прохладно. От свежего воздуха кружится голова.

– Глянь там в сарае деда! – вдогонку кричит бабушка. – Скажи, завтрак готов!

Вода схлынула. Грядки покрыты тонким, лоснящимся слоем потрескавшейся грязи. На дорожках, мощённых булыжником, слой подсохшего чернозёма. Огородные всходы и нижние листья культурного винограда обрели ядовито-коричневый цвет и склонились к земле. Скоро этот налёт превратится в серую пыль и осыплется под дыханием лёгкого горячего ветерка.

Дед курит у верстака. В упоре – необработанная доска. Судя по запаху – бук. Последнюю пачку «Любительских» он добил на прошлой неделе и теперь перешёл на «Приму». Не до шика ему. Семейный бюджет распланирован на полгода вперёд с учётом доходов от нового урожая. А это ещё вилами по воде. Вон, картошка на островке: задохнуться вроде бы не успела, но смыло её изрядно. И я, как назло, заболел. Попасть бы к нему на дежурство, желательно в день. Можно и мне заработать кое-какую копейку. Дубовую клёпку там выгружают насыпом. Для её просушки и старения привезённые заготовки нужно вручную перекладывать в клетки. Работа нудная, но оплачиваемая. Семён Михайлович, начальник участка, платит наличными по десять копеек за клетку.

– Во, Сашка, – обрадовался дед, – ты не видел мои очки?

Беда у него с очками. Вечно поднимет на лоб да там и забудет. Я, понятное дело, в очередной раз подсказал, а он нет, чтобы обрадоваться, на меня же ещё и наехал:

– Ты что это тут стоишь? Болеть – это тоже работа. И делать её нужно, как положено, по уставу. Уж коли назначил тебе старшина постельный режим, значит, постельный режим. Лежи и болей. Скажи бабушке, что скоро приду.

Пользуясь случаем, спрашиваю:

– Ты не мог бы достать с чердака мой велосипед?

– Хэх! – завозмущался дед. – Кому что, а барыне зонтик! Зачем тебе? Добро на говно? Это ж подарок!

– Он всё равно не ездит, и запчастей нет. Да и вырос я из него.

– Тако-ое!

Велосипед «Школьник» купил мне отец. Я успел покататься на нём не больше недели. За первую же провинность мать его забрала и куда-то спрятала, чтоб не отсвечивал. Но за эту неделю я слишком уж успел прикипеть к своему приметному велику вызывающе красного цвета. Он был для меня как живой. На рытвинах и ухабах отзывался прерывистым звяканьем под колпачком звонка и звонким переполохом в сумочке с инструментарием, которую отец называл бардачком.

Я проверил сарай и квартиру. Слазил на шифоньер, но нашёл там только коробку от настольной игры «Зверобой». Только через неделю догадался поднять сиденье большого кожаного дивана. Там он и лежал, потускневший, притихший, с рулём, свёрнутым набок. Я чуть не заплакал. Было такое состояние, будто в душе разболелся зуб.

Ближе к началу лета к дому подъехала бортовая машина. Вернее, не к самому дому, а к деревянному спуску, ведущему на нашу террасу. Там все дома стоят на гигантских «полках». Чтобы, к примеру, попасть в мою школу, нужно подняться через уровень вверх. В лес, за грибами и черемшой – чуть выше. А чтобы сходить в кино или на каток к матросскому клубу – спуститься на ступень от дороги. Так что машина стояла немного внизу. Деловитые грузчики выносили из нашей квартиры стулья, столы, кровати, деревянные ящики с посудой, книгами и бельём. В последнюю очередь из-под дивана достали велосипед. Его поставили к заднему борту, так и не выровняв руль. Всё увезли в порт для погрузки в контейнер. Так я узнал, что мы скоро уезжаем.

Что там случилось со «Школьником» за время долгой разлуки, этого не скажу, только он перестал ездить. Педали прокручиваются, а цепь и большая звёздочка на месте стоят. Дед что-то откручивал, разбирал, искал в магазинах запчасти, но к жизни велосипед не вернул. Убрал его на чердак до лучших времён, к вящей радости бабушки. Она не любила кричащего красного цвета ни в вещах, ни в одежде. Говорила частенько, что только дурак красному рад.

– Вы ещё здесь?! – легка на помине.

Как же мне хотелось посидеть за общим столом! Но бабушка неумолима. Компресс, градусник и под лоскутное одеяло, болеть до победы. К чаю она принесла кусок пирога «с сушкой». В дни моей старости такие пекла только бабушка Зоя, вдова дядьки Ваньки Погребняка, последняя с нашей улицы, пережившая голод двадцать первого года. Бог ей даровал долгую жизнь.

Люди того поколения бережно относились ко всему, что дарила природа. Абрикосы, груши, яблоки, жердела [27] Жердела – мелкий сорт абрикосов. не сгнивали на земле под деревьями. Всё, что не шло на варенье, вареники и закатки, сушилось впрок на щитах из дранки под лучами летнего солнца. Зимой, весной и в начале лета из этой «сушки» готовился взвар – тот же компот, только без сахара. Напиток был кисло-сладким, насыщенным и очень приятным на вкус. Когда юшка спивалась, гущу процеживали, пропускали через мясорубку, добавляли сахар и использовали в качестве начинки для пирога.

После завтрака бабушка ушла в магазин за хлебом и молоком. С началом моей болезни забот у неё прибавилось. Дед работал за верстаком. Он тогда уже думал о пристройке двух комнат и заготавливал материал для коробок, дверей и оконных блоков. А может, уже стакнулся с Петром со смолы и делал формы для плитки – дело уже совсем недалекого будущего. Спросил его, кстати, указав на доску: мол, что это будет? А он: «Будешь много знать – скоро состаришься».

До десяти часов я помирал от скуки. Несло от меня, как от запойного алкаша. Ни водки, ни самогона в хозяйстве у бабушки не нашлось, и она использовала для компресса лекарственный эксклюзив от Екатерины Пимовны. Лёгкий запах степного покоса какое-то время улавливался моей воспалённой сопаткой, но потом его на корню глушил застарелый бакш [28] Бакш (сленг) – вонь. тройного одеколона.