Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

– Квёлый ты, Сашка, какой-то, – озаботилась бабушка. – Ну-ка, давай померяем температуру…

Облачившись в сухую рубаху, дед ушёл со двора, а я ещё долго сидел, прислонившись спиной к остывающей печке. Стараясь не обронить, нянчил под мышкой градусник и жаждал наступления ночи. Плескалась вода, гремела посуда, доносились слова:

– Горе ты моё луковое! Сколько ж тебе говорить можно: не ходи по улице босиком, лета дождись. – Смена времён года в понимании стариков того поколения была легитимной только по старому стилю.

В воздухе запахло горчицей. «Ну да, – вспомнилось мне, – сейчас бабушка оставит в покое свои кастрюли и займётся целительством. В ход пойдут старинные народные средства, которые ставили на ноги всех пацанов и девчат из моего детства. Сначала я буду пропаривать ноги в горячей воде с горчицей. Потом, с головы до ног укутанный одеялами, дышать над сдвинутой крышкой чугунка с горячей картошкой. А уже на закуску бабушка смажет мне горло раствором тройного одеколона, наложит на шею компресс и объявит постельный режим. Это значит, на улицу – ни ногой, а во двор – только в сортир. С утра и до поздней ночи – чай с лимоном и мёдом с перерывом на завтрак, обед и ужин».

Так в точности всё и случилось. Естественно, я не капризничал. Возраст не позволял. Жизнь научила мыслить рационально. Раз уж неприятностей не избежать, не стоит тянуть время. Чем скорее они закончатся, тем раньше я лягу спать.

Чуть-чуть не успел. Дед вернулся домой, когда за окном уже начинало темнеть, бабушка перестилала мою мокрую от пота постель, а я переодевался в пижаму. Он сел на стул у кровати, пощупал ладонью мой лоб, зачем-то надавил на живот и поставил диагноз:

– Да, Сашка! Хлеба тебе надо побольше есть. Без хлеба кишки становятся хлипкими, как промокашка. Поэтому человек плохо растёт и часто болеет.

– Дедушка, – чуть не взмолился я, – расскажи о войне!

– Так я же тебе рассказывал.

– Ещё расскажи!

– Ну, значит так. – Дед пододвинул стул вплотную к кровати и завёл свою старую песню, которую я, действительно, слышал несколько раз. – Вечером, как стемнеет, приезжает старшина на позиции с походной кухней, а я уже первым в очереди стою. Зачерпнёт он со дна и наложит мне полный котелок горячей наваристой каши. Ох и вкусна солдатская каша!.. Ты давай скорей выздоравливай, а я пойду бабушку попрошу, чтобы точно такую же нам с тобой на костре сварила…

Он и правда собирался выйти из комнаты, даже отставил в сторону стул, но я озадачил его бесхозной идеей, выстраданной во время вчерашней борьбы с сорняками. Вернее, не самой идеей, а диким нагромождением слов, которыми я её конкретно дискредитировал. Типа того, что «ручной механизм для прополки на основе велосипеда, которым можно не только полоть, но и окучивать». Понятнее было сказать «велоблок», но нужное слово из моей памяти улетучилось. Температура под тридцать девять, что ж вы хотите?

Дед тоже подумал, что дело в температуре. Он снова пощупал мой лоб и только потом спросил:

– Ты хоть сам что-нибудь понял из того, что сказал?

В общем, я еле его уговорил взять в руки карандаш, сдвоенный лист бумаги и нарисовать велосипедную раму без педалей, цепи, крыльев, колёс и передней вилки. До сих пор все проекты, украденные мной у будущего, были жизнеспособны. Наверное, потому он и согласился. В конце уточнил:

– Руль нужен?

– А как же! – ответил я. – Только его надо заклинить, чтоб не болтался туда-сюда.

– Тако-ое! – по привычке отплюнулся дед. – Дальше-то что?

– Всё, – не без гордости провозгласил я и выдержал паузу. – Пропалыватель готов. Остаётся перевернуть раму, прикрутить переднее колесо туда, где должно быть заднее, а вместо седла закрепить обоюдоострую тяпку по ширине рядка, примерно такой формы. – Я нарисовал на бумаге греческую букву «омега», расширенную внизу. – Нужно сбоку сорняк смахнуть – наклонил агрегат в ту же сторону, пропустил что-нибудь – дёрнул его на себя. Этой же штукой можно и рядки загортать [22] Загортать – засыпать, накрыть чем-либо. после посадки. Всё быстрее и легче, чем тяпкой махать…

Мне было бы проще найти понимание у мужиков со смолы, но когда я их увижу? Минимум, через три дня. А дед собирается на прополку уже послезавтра.

Его, кстати, моя задумка, не очень заинтересовала. Глядел на рисунок со скепсисом, взвешивал все риски, представлял, как эта «чертовина» будет смотреться в натуре. С одной стороны, ему очень понравилось, что кардинально ломать ничего не надо. Всё, снятое с велосипеда, можно будет потом поставить на место. Но больно уж деду не климатило [23] Не хотелось, не нравилось (молодёж. сленг 1960-х гг.). даже на день лишиться единственного средства передвижения. Ну и ещё: «А что скажут люди?»

– Нет, Сашка, – вымолвил он наконец, – пустая это затея. Засмеют нас с тобой, как пить дать засмеют!

– Ну и пусть, – нахмурился я и мысленно матюкнулся в адрес тех самых виртуальных людей. – Мы с тобой тоже посмеёмся, когда за пару часов закончим прополку, а они на своих участках будут потеть до темна…

– Ну-ка, посунься [24] Посунуться (местн.) – подвинуться, отойти в сторону. , Степан! – вынырнула из дверного проёма бабушка, болезненно морщась и на ходу крякая.

Хоть бы тряпку какую взяла или широкое блюдо, чтобы руки горячим чаем не обжигать. Нет, чашку за ручку – и быстрым шагом. Сам, кстати, такое за собой замечал.

Дед отшатнулся и шлёпнулся на панцирь кровати, успев откинуть угол перины.

– У-у, Сашка! Да ты у нас настоящий барин!

А что, разве не так? Последние три года в нашей семье я был центром. Всё в этом доме, включая бюджет, вертелось вокруг меня. Покупка пальто или костюмчика к школе считалось событием, сравнимым с церковным праздником. Подбирался базарный день. Бабушка, краснея от удовольствия, надевала парадную кацавейку из чёрного бархата и мягкие ноговицы [25] Ноговицы – род чулок из толстой шерсти, носимые на Кубани. . Ну и пуховый платок. Лето не лето, куда ж без него? Что такое макияж, она не догадывалась.

Дед скоблился до синевы, обтирая густую мыльную пену с лезвия трофейного «Золингена» о лист старой газеты, душился «Цветочным» одеколоном. Шляпа, костюм, трость смотрелись на нём по-городскому. Был он высок и красив. Моложавые тётки заглядывались.

Тот магазинчик, что мышкой затаился в дальнем углу рынка, стоит до сих пор. К нему мы добирались пешком. Шли через весь город, раскланивались с многочисленными знакомыми.

– Доброго ранку, Степан Александрович! Куда это вы всем семейством?

– Да вот… внуку костюм идём покупать!

Товар выбирался на вырост, не маркий, с перспективой перелицовки, чтобы с изнанки обшлага и халоши [26] Халоша (укр.) – штанина. имели запас. Материя тёрлась в руках, просматривалась на свет. Естественно, торговались. Последнее слово было за бабушкой.