Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

Подполом у нас называлась неглубокая ниша под полом, в тупике «колидорчика», где висел на стене электрический счётчик. Там на полочках и «приступочках» хранились бабушкины закатки и бутыль с молодым вином в плетёной корзине.

Я взялся за кольцо сразу двумя руками, дёрнул и чуть не упал. Деревянная крышка ещё не успела разбухнуть и легко поддалась.

– Куды ж ты поперэд батьки?! – Дед поддержал меня за спину и мягко отстранил в сторону.

Был он в вязаных тёплых носках, но уже без плаща. Только руки холодные.

Из подвала пахнуло сыростью. По центру бетонного пола проступило большое пятно.

– Ну что там? – забеспокоилась бабушка. – Мы завтракать будем сегодня? Где ваши дрова?

Через полчаса всё устаканилось. Корзину с вином и закатки, стоявшие в самом низу, дед убрал в безопасное место. В печке занялся огонь. По комнатам осязаемо разливалось ласковое тепло. На плите закипал чайник, шкворчала яичница с салом и вчерашней толчонкой. Да и ватрушки бабушки Кати пришлись как нельзя кстати.

– И откуда такая напасть? – с тревогой спросила бабушка, поглядывая в окно. – Вечером было вёдро, а ночью уже – страх господень! Как всё одно, небеса прохудились.

– Снег растаял в горах, – пояснил дед. – Пора бы уже ему. Вот увидишь, к обеду развиднеется, и пойдёт по реке большая вода.

После ложки лекарства он заметно повеселел. Мне казалось, а может, хотелось казаться, что оно ему шло на пользу.

В годы моего детства всю улицу не топило. Проблемными были только дома, граничащие с островком. При строительстве железной дороги с этих участков брали землю на насыпь, и они оказались в низине. Грунтовка, проходящая мимо смолы, была выше уровня нашего огорода метра на полтора.

Наводнение начиналось с лужи. Она вырастала в районе сортира. По мере её растекания до всего участка земли вода появлялась в подвале. К вечеру она поднималась сантиметров на сорок, иногда больше, в зависимости от того, насколько снежной была зима. Речка бурлила и всегда выходила из берегов в самом начале улицы, перед двором Раздабариных. Её всем обществом расчищали и углубляли кювет до самой протоки, ведущей на островок. Он тоже покрывался водой. Течение уносило картофельные кусты, и ветки гибкого ивняка кланялись им вслед, будто прощались.

Так случалось с периодичностью в четыре-пять лет. Иногда река подходила почти к порогу. Но подтапливала нас не она, а грунтовые воды. Тяжелей всех приходилось бабушке Кате. Она каждое лето «бросалась под танк»: огораживала стены листами шифера, а низкий порог – мешками с песком.

К концу завтрака ливень начал стихать. Посветлело. Отголоски грома уже перекатывались где-то у горизонта. Пятно влаги в подвале превратилось в прозрачную лужицу.

– Пойду на речку взгляну. – Дед надел сухие носки, облачился в плащ и нырнул в сапоги.

Хлопнула дверь. Такое оно, раннее лето. Хорошо хоть, ему на дежурство не сегодня, а завтра в ночь. Все выходные пробудет дома.

Наконец проглянуло солнце. У калитки зауркал Витька Григорьев. Я постоял над своими сандалиями, подумал и вышел на улицу босиком. Земля была тёплой. Между пальцами ног сочилась жидкая грязь.

– Ну, кто там опять помер? – спросил я вместо приветствия.

– Почему обязательно помер? – обиделся Витька и спрятал руку в карман, типа передумал здороваться. – Мамка ходила в новую школу. Буду учиться в 6-м «Б». Из нашего класса туда переходят одни девчонки: Тарасиха да Бараненчиха с Дылдой. Из пацанов пока никого. Вот я и пришёл разведать насчёт тебя. Скучно же одному!

– Не знаю пока, – честно признался я. – К нам не приходили ещё. Да и сегодня вряд ли придут. Тут видишь, какая пасека. Мне кажется, как мамка приедет, она разбираться будет, кто из нас с братом в какую школу пойдёт.

– Кто ты сказал? Гля! И действительно, похоже на пасеку: полная дорога людей, только что не жужжат. А мамка твоя когда приезжает?

– Не скоро. Она ведь в вечерней школе работает. Надо ещё экзамены принять у людей, квартиру сдать государству, вещи собрать и отправить сюда контейнером. Да и дорога неблизкая: почти через всю страну, поездом «Владивосток – Адлер». Я по ней раза четыре ездил, поэтому знаю.

– А-а-а! Ну ладно, я побежал. Там ещё Сашку Жохаря из параллельного класса тоже в 6-й «Б» записали. Схожу обрадую, если дома застану…

Я вымыл ноги в ближайшей луже и отправился на поиски деда.

Брезентовый плащ висел на заборе в конце огорода, а сам он стоял по центру протоки и выбрасывал на берег заилившиеся карчи. Наш островок ещё не затопило, но между рядками картошки проступила вода. Напротив смолы, где протоки сливались в единое русло, вскипали высокие буруны. Там было уже выше пояса взрослому мужику. Склонив ухо к течению, у дальнего берега стоял дядька Петро и будто к чему-то прислушивался.

– Есть!!! – ликующе выкрикнул он и стал выпрямляться.

Это ему давалось с трудом. Сначала из воды показались вибрирующие деревянные дуги, потом ячея двухметровой хватки и, наконец, мотня с запутавшимся в ней крупным зеркальным карпом.

– Смотри не упусти! – заорал Василий Кузьмич, на глаз оценив размер добычи. – Осторожнее выгребай! Я сейчас кину верёвку!

Он ходил по высокому берегу с сеткой-авоськой, набитой только что пойманной рыбой. Меня, естественно, никто из мужиков не заметил. Им сейчас не до меня. Опять, как всегда, прорвало дамбу в пруду, и колхозная рыба стала бесхозной.

– Ты что это, Сашка, оглох или памороки [18] Памороки (донск.) – временные помутнения сознания, бзики, потеря памяти. отшибло? – Дед взял меня за оба плеча и развернул к себе. – Я ему, главное, ору-надрываюсь, а он хоть бы хны! Ты почему босиком, когда столько стекла под водой? Пятку пропорешь – и будет тебе лето! Сейчас же иди достань сапоги с чердака. Плащ заодно занесёшь в хату. Я тут скоро управлюсь. Будем звать дядю Колю Митрохина, и все вместе пойдём помогать бабушке Кате. Зря, что ль, она кормила тебя ватрушками?

Пимовна была на ногах. Стояла в позе орла, смотрящего вдаль с высокой горы, вцепившись двумя руками в крапивный чувал [19] Чувал – мешок, тюк. с плотным лежалым песком. Он у неё хранился с прошлого года. Сквозь ряднину кое-где проступили блёклые волокна травы.

– Храни вас Господь! – прослезилась хозяйка, завидя нас у своей калитки и поняв, что мы к ней. – А я тут… с ночи не сплю. Поминки по нашей улице разнесла, у подруги часок погостила. Вернулась домой, только собралась поужинать… и тут оно началось!

Дед с дядей Колей вручную трелевали мешки, а я помогал выставлять шифер. Век полиэтилена в наш город ещё не пришёл.

– Ты прости меня, Сашка, – сказала бабушка Катя, когда мы с ней перешли к тыльной стороне дома, – я ведь тебе вчера до конца не поверила насчёт сестёр Фёдоровны. Их у неё и впрямь шесть. И младшей племяннице четырнадцать с половиной годов, и зовут её Лиза. А я, грешным делом, подумала давеча, ты голову мне морочишь, чтоб я скорее за мамку твою взялась. Прости. И зла не держи.