Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

Я тоже всегда чуял нутром мошенников, мог предсказать, когда и насколько меня собираются «обуть», но всегда пасовал перед их словесным напором. Попадая в очередную историю, начинал лихорадочно соображать, как выйти из неё с наименьшей потерей для собственного кармана.

Вот и сейчас я готов был пожертвовать целый рубль, лишь бы реаниматоры ушли вместе с секретом своего фокуса. Но интересы сторон не совпадали. Мужикам хотелось «Столичной», а лох попался только один.

– Где ты в своём Мухосранске такое увидишь? – наседали они. – Думай, голова, думай!

Рак действительно был, и я его видел: настоящий, оранжево-красный. Он лежал передо мной на столе и не шевелился. Такого уже не оживишь. А с другой стороны, не станут же нормальные люди раздавать налево-направо бутылки спиртного? И в чём тут подвох? Беспроигрышный, казалось, вариант…

В иное время я рискнул бы. Останавливало одно – отсутствие в кармане наличных. Там едва набиралось рубля полтора мелочью. Бумажные деньги, достоинством выше червонца, были надёжно зашиты в секретном кармане моих семейных трусов.

Задержись Иван ещё на пару минут, я, наверное, уединился бы в сортире и выпорол четвертак.

– Дёргайте отсюда, – устало сказал он, поставил на стол несколько кружек и снова направился к стойке.

– А то чё? – вскинулся Мамочка.

– Будет и «а то чё». – Иван обернулся и посмотрел на него своими ледышками.

– Ладно, Борман, ушли. Вопросы потом, – многообещающим тоном сказал тот, другой.

К пиву я не успел приобщиться и ещё не понимал его вкуса. В том числе и поэтому мне «отдыхалось» без настроения. Тяготила и сама атмосфера: несмолкаемый гомон, перезвон стекла, едкий табачный дым. Какой-никакой жизненный опыт у меня был. Исходя из него, я понимал, что эти двое дело так не оставят. Предвкушение скорой драки мешало сосредоточиться, ложилось на душу тягостным, мутным осадком. На стандартные вопросы Ивана: кто, откуда, давно ли приехал с Камчатки – я отвечал односложно, стараясь укладываться в минимальное количество слов. Сам же он не испытывал ни толики дискомфорта. Слушал меня и с видимым удовольствием цедил пиво сквозь зажатый в зубах солёный сухарик. Даже ногой пританцовывал.

– Почему ты решил стать именно гидротехником?

Здесь парой фраз не отделаешься. Я сам об этом ещё не думал. И вообще, вопрос для меня не в том, чтобы «стать», а в том, чтобы «поступить». А куда, на кого – без разницы. Если же говорить о призвании, я с детства мечтал стать моряком. В военном училище срезался на экзамене. Здесь, в ЛИВТе, мне тоже не светит судоводительский факультет. На него принимают только абитуриентов с ленинградской пропиской. Пришлось подавать документы на гидротехнический. Зачем? Да хотя бы затем, чтобы оправдать ожидания деда. Он уже при смерти, заговаривается, не встаёт, но верит в меня.

Понял ли Ванька хоть что-то из моих сбивчивых объяснений? Если да, то сказать ничего не успел. Видимость заслонила немыслимых размеров фигура, и насмешливый голос спросил:

– Это кто тут такой некультурный? Пошли, будем учить.

Холодея душой, я начал вставать, но Иван подскочил первым, придержал меня за плечо и сказал:

– Подожди за столом. Сам разберусь.

– Посиди, посиди, – ехидно сказал Мамочка, – пива у тебя хватит до вечера.

Так что обладателя голоса я увидел лишь со спины. Он шёл по направлению к туалету, габаритный, как авианосец, с осознанием собственной несокрушимости. На фоне этого шкафа Иван казался хрупким подростком. В кильватере, как два судна обеспечения, следовали давешние «реаниматоры».

«Быть сегодня и мне с битой мордой, – грустно подумал я, поднимаясь на ватные ноги. – Соблюдая законы улицы, человек уважает прежде всего себя».

Каждый шаг давался с трудом. Я сделал их не более десятка, прежде чем снова увидел Ивана. Со скучающим выражением на лице он вышел из туалета, потирая правый кулак. Поравнявшись со мной, скомандовал:

– На улицу. Быстро!

– Не выпуш-шкайте его! – истошно орали вслед.

В разных концах зала громыхнули столы. Швейцар замахал руками, как курица крыльями, но был отодвинут в сторону.

– К подземному переходу! – последовала очередная команда.

Иван бежал замыкающим. Наверное, в нём было больше пива. Мы дружно протопали по гулким ступеням, ворвались в замкнутое пространство, поравнялись с достаточно плотной встречной толпой. Здесь я услышал новую вводную:

– Всё, теперь назад! Держись у стены, постарайся ровно дышать.

Я послушно смешался с людским потоком, а Иван опустился на корточки, делая вид, что поправляет носок на правой ноге.

Преследователей было не больше десятка, но они растянулись метров на двадцать пять. Последним бежал мужик, который рассказывал о судьбе футболиста Проскурина. Он меня не то чтобы не узнал, а просто не удосужился глянуть, кто шагает навстречу. Никогда не подумал бы, что такой эрудированный человек подпишется за какого-то там Бормана.

Я удостоился сдержанной похвалы, только когда мы выбрались из-под земли и отшагали пару кварталов в сторону Зимнего.

– Молоток! – скупо сказал Иван. – Где бы тут поссать?

– Гоголя, девять, – не задумываясь, выпалил я. – Это на другой стороне и налево. – Блеснул, так сказать, эрудицией.

Трое суток скитаний по Питеру заставили выучить наизусть нужные «точки». Не переться же каждый раз на Московский вокзал?

– Ты можешь идти быстрей? – ускорившись, откликнулся он.

Когда на душе полегчало и мир заблистал свежими красками, я задал Ивану вопрос, казавшийся ранее неуместным:

– Как ты догадался, что в переходе нас не заметят? Это было предчувствие или расчёт?

– И то и другое, – подумав, ответил он. – У самого первого, который от всех оторвался, была установка: в кратчайшие сроки пересечь улицу, чтобы на выходе посмотреть, в какую сторону мы с тобой побежим. Если он на кого-то по пути и смотрел, то с единственной целью: не столкнуться, чтобы не потерять скорость. Остальные следили за спинами тех, кто бежит впереди, старались не отставать.

Мы сидели в скверике рядом с Казанским собором на скамейке у небольшого фонтана. Я ел «Ленинградский» пломбир, Иван предпочёл пирожок. Лето кружило голову. Незаходящее солнце отражалось от куполов, вывесок и витрин, отбрасывая на тротуары мимолётные блики.

– Дед, говоришь, при смерти? – переспросил он, будто только что услышал ответ на свой последний вопрос, заданный ещё в баре. – Да, это причина. Но стоит ли из-за неё поступать неизвестно куда, чтобы стать неизвестно кем? Ему умирать, а жить-то тебе?

Иван резал по живому. Под этими жалящими словами я снова почувствовал себя негодяем. Уехал из дома, прокатал деньги, не просчитал запасных вариантов. Теперь вот болтаюсь, как осенний лист на ветру, и даже не представляю, куда меня занесёт…