Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

Ознакомился я тогда с Википедией. Если верить ей, в битве века Израиль расхреначит всех в хвост и в гриву, захватит большие (по их понятиям) исконные территории, после чего «стороны разведут».

Кто разведёт, каким способом, в каком значении этого слова – об этом в тексте не сказано. Но намекают, типа всё было честно.

Ну, война и война. Судя по выпускам новостей, за минувшие пару дней дело к тому и шло. В прошлой жизни это событие вообще просквозило мимо меня, а сейчас зацепило. «От многих знаний многие печали». Это относится и ко мне, и к человечеству в целом. По мере развития технологий большие и малые конфликты в разных частях нашей планеты стали случаться чаще, чем ежегодные конкурсы красоты. Да и я сам знал сейчас о войнах на Ближнем Востоке немного больше того, чем об этом написано в Википедии.

Я вернулся в Питер из Зеленогорска, где в летних лагерях ВВМУ имени Фрунзе с треском завалил приёмный экзамен по физике. С группой таких же неудачников я трое суток ходил по городу, впитывал впечатления. И где мы только не ночевали за время этой экскурсии! На скамейках в окраинных скверах, в залах ожидания авто- и железнодорожных вокзалов. Добирали ночной недосып на детских сеансах кино. Если, конечно, там не было ничего интересного.

Попутчики постепенно разъехались по домам. Провожая последнего на мурманский поезд, я купил в привокзальном киоске справочник «Высшие учебные заведения Ленинграда». Открыв его на первой попавшейся странице, с удивлением обнаружил, что время приёмных экзаменов ещё не прошло и можно попробовать куда-нибудь поступить. Ближе всего к месту моей последней лёжки был ЛИВТ.

Первые сутки в общаге я отсыпался. Сосед вёл себя тихо, не беспокоил. Молча приходил, молча уходил. Даже имени своего не назвал. Моя кровать была у окна, его – у двери. А комнаты там – о-го-го! Можно сказать, я видел его издалека, но сразу запомнил и оценил, впервые в своей жизни сравнив человека с машиной.

На следующий день, в субботу, я смотался на Московский вокзал за своим чемоданом. На обратном пути заехал в Гостиный Двор, купил там гитару, которую давно присмотрел. С неё, пожалуй, наше знакомство и началось.

– Играешь? – спросил сосед.

– Учусь, – скромно ответил я.

– Ну, сбацай чего-нибудь о войне.

Я спел ему «Журавлей» – единственную песню, которую от и до мог исполнять перебором, и почти сразу «Любку». Уже на втором припеве он начал мне подпевать:

– Давай-ка ещё разок, – не то приказал, не то попросил сосед, когда я приглушил последний аккорд. – Меня Иваном зовут. А ты, если верить подписям на учебниках, Саня Денисов?

– Угу, – согласно кивнул я.

– Давай, Санёк, не робей, нормально у тебя получается.

Я пел и, честно сказать, удивлялся, что песню, которую в нашем городе исполняют на каждом углу, кто-то может не только не знать, но и ни разу не слышать. Это что ж получается: к нам завезли, а к ним ещё не успели? Иван сидел напротив меня на панцире пружинной кровати, ещё не обретшей хозяина, и молча смотрел в окно. Что-то творилось с его глазами. С утра они были покрыты тонким налётом льда, сквозь который просвечивала синева, теперь же потеплели, оттаяли.

С той самой минуты он взял надо мной шефство. Началось это так:

– У тебя куртка лёгкая есть? Одевайся, погнали со мной!

Мы спустились в метро, проехали с пересадкой несколько остановок. Вышли недалеко от Гостиного. Долго стояли в очереди у входа в пивной бар. Это почти на углу Невского, где магазин «Оптика».

Очередь в Питере всегда познавательна. Это ликбез для тех, кто не в курсе последних спортивных событий. Постоишь с полчасика и узнаешь, почему «Спартак» «унёс ноги» в позавчерашнем матче с «Зенитом», как получилось, что, пожертвовав пешку за качество в четвёртой партии, Спасский не вытер обувь об этого выскочку Фишера. Если надо, достанут газету, проведут указательным пальцем по жирной строке и опять завернут в неё солёную рыбу.

Иван отходил покурить. Я стоял, как учили, уткнувшись вспотевшим носом в спину высокого парня, за которым мы заняли очередь. Уже приготовился слушать, куда подевался Проскурин – бывший партнёр «Зины» по ростовскому СКА. Но кто-то толкнул меня в бок и то ли сказал, то ли спросил:

– Шмен в две руки?

– Что?! – изумился я.

– Подвинься тогда, дай пройти.

Худосочный пацан попрал меня острым плечиком и небрежно разрезал толпу, будто знал, что дверь для него тотчас же откроется. Наверное, блатной. А по виду не скажешь: невзрачная куртка, брючки из коричневого вельвета, дымчатые очки. В баре он надолго не задержался: постоял рядом со швейцаром, что-то сказал в глубину зала и вышел обратно.

– Чё там, Дохлый, я не расслышал, – догонял его кто-то из посетителей.

Дохлый остановился, окинул спросившего неприязненным взглядом и бросил через губу:

– Тапки. Из бундеса.

Тот бросился было назад, но не успел. Разорвав очередь надвое, из распахнутых настежь заветных дверей навстречу ему хлынула пропахшая пивом орава.

– Фарца, – пояснил кто-то из толпы. – Гостиный идут брать, а там и до Зимнего недалеко…

Осиротевший пивбар вместил в себя всех страждущих. Иван выбрал сравнительно чистый столик, за которым никто до нас не ел и не чистил рыбу, сгрёб в охапку бэушные кружки и поволок в мойку. Пока он стоял в очереди у соска, из которого разливается пиво, ко мне подсели две серые поношенные личности. Наверное, завсегдатаи. На улице они не стояли. Я запомнил бы. Один был похож на Петю Григорьева, если бы тот закончил два института. А другой – на крепко повзрослевшего Мамочку из кинофильма «Республика ШКИД». От обоих несло водочным свежаком.

– К пиву не надо? – подмигнув, спросил у меня Мамочка и заученным движением фокусника достал из портфеля пакет.

Быстрые пальцы вскрыли хрустящую кожу из целлофана, развернули влажную тряпочку, явив на моё обозрение крупного варёного рака. Я сразу почувствовал себя неуютно.

– Не надо! – отрезал я.

– А как ты, старик, думаешь, можно ли его оживить? – вкрадчиво спросил другой, который похож на Петю.

– Нет, наверное…

– Наверное или нет?

– Поспорим на бутылку «Столичной», что я это сделаю? – почти в унисон наехали мужики.

Вот ведь напасть! Не успел я впервые выйти из поезда, все аферисты города Ленинграда опознали в моём лице наивного лоха и стали слетаться, как мухи на мёд. Мужик плутоватого вида вцепился как клещ в мой чемодан, отнял рюкзачок с учебниками и отнёс до стоянки такси, слупив за это трояк. Цыганка на площади Стачек так охмурила словами, что пятёрки как ни бывало. Теперь вот эти пройдохи…