Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

Когда я очнулся, алтарь был застелен Фроловым рушником. На стене висела икона. Под ней, у стены, лежал каравай белого хлеба, а ближе к нам – круглая чаша с водой. В этой воде, погрузившись в неё на треть, плавало большое яйцо с коричневой скорлупой, из-под чёрной хозяйской курицы. Удивительно не то, что оно плавало. На нём ещё и горела восковая свеча. Как мачта на яхте, у которой спущены все паруса. Захочешь, вот так, по центру, не выставишь.

Не сказать чтобы эта свеча так уж сильно горела. Она чадила, трещала, плевалась искрами перед тем, как погаснуть в очередной раз. Яйцо в таких случаях заметно раскачивалось и дрейфовало к противоположному борту. Тогда бабушка Катя прерывала свой монолог, брала в руки очередную свечу из двенадцати, горящих по кругу, и от её пламени опять зажигала ослушницу.

– Борони правду от кривды, как явь от нави и день от ночи, на слове злом, оговорном…

Она успевала произнести не более одного предложения. Чадное пламя снова давилось искрами.

Не знаю, всё или не всё Пимовна успела сказать и долго ли это всё продолжалось, но полыхнул рассвет. Через косой разлом в кирпичной стене в храм заглянуло солнце.

– Небо – ключ, а земля – замок, – громко сказал Фрол. – Моё слово – небесный крест. Всё под ним!

– Ом-м-м!!!

Как звон вечевого колокола, этот звук прокатился над ещё не проснувшимся миром. Пламя окаянной свечи всколыхнулось, затрепетало, стало гореть ровно и жадно. Оплавившийся воск прозрачными каплями стекал на яйцо. Только оно почему-то не перевернулось, а отвесно ушло под воду. Как крейсер «Варяг». Не спуская горящего флага…

На обратном пути я нёс уже не икону, а хрустальную чашу с водой, тёмным яйцом и огарком свечи. Нёс осторожно, стараясь не расплескать, чтобы чёрное слово не пустило кривые корни в этой благословенной земле, политой кровью, слезами и потом тех, кто трудился на ней. Помимо того, это было ещё и мамкино будущее в этой сумасшедшей реальности. Пусть оно станет другим.

Все молчали. Фрол заметно сутулился и тяжело опирался на посох. Бабушка Катя несколько раз ставила наземь сумку, чтобы сменить руку. Я тоже ушёл в себя. Так потрясло это двойное проникновение в детство, что ни о чём другом я думать уже не мог. Всё было настолько реальным, что я до сих пор ощущал затылком давящую тяжесть стола, вдыхал аромат мамкиных рук и вновь испытал забытое чувство первозданной любви. Настоящее волшебство. По сравнению с ним даже фокус со свечой и чёрным яйцом казался теперь обычной ловкостью рук. Пусть ненадолго, пусть не в таком масштабе, но колдун совершил то, что случилось со мной во время похода за пенсией. Он отбросил меня лет на десять с лишним назад, на Камчатку. В дом на улице Океанской, который умрёт на моих глазах во время землетрясения.

Что это вообще было? И было ли это со мной, или только с моим разумом? Знает ли Фрол силу своего слова? Если да, почему до сих пор не понял, что я человек из будущего? А может, давно понял, и это тонкий намёк?

Мою колдовскую ношу мы закопали в посадке под корнями засохшего дерева. В конце хозяйского огорода нашёлся старинный заступ – лопата с квадратным штыком и ручкой из ветки акации, отполированной мозолистыми руками. Фрол вырыл глубокую яму, вылил на дно воду, яйцо и остаток свечи накрыл хрустальной чашей и всё закопал.

Надо же, кугут кугутом, холодильник на зиму отключает, а чаши не пожалел. Дело даже не в том, что стоит такая вещь как минимум четвертак. Попробуй её купи! Это большой дефицит даже в магазинах «Сельпо».

Потом, собственно, и наступило настоящее утро. Солнце ещё не набрало силу, не обозначило крест, а станица проснулась. По улице прошёл пастух, собирая коров в разношёрстное стадо. Гремели засовы, стучали калитки, хлопали ставни.

Чтобы не отсвечивать, не оставлять деревенским сплетницам тему для пересудов, мы возвращались в хозяйскую хату тайной тропой, через колхозный кузнечный двор. Ворота были закрыты, но колдуна это не остановило. Он пошарил рукой под деревянной колодой и вытащил ключ. Перед тем как открыть навесной замок, по-хозяйски проверил «контрольку». Насколько я понял из Васькиной болтовни, Фрол получал пенсию. А вот каким общественно-полезным трудом ему довелось заработать свой скорбный кусок хлеба, увидел только сейчас. Теперь понятно, откуда в его хозяйстве «разного железа навалом».

Пёс Кабыздох встретил нас на крыльце, у порога с ключом от хозяйской хаты под лохматыми передними лапами. Было ли это элементом станичного ведовства, выучкой или просто собачьей сообразительностью, я об этом не думал. Потому что уже устал удивляться.

Пришла бабка Глафира. Женщины принялись хлопотать у электрической плитки, а мы с колдуном пошли закрывать ворота в кузнечный двор. Он сам меня пригласил:

– Пошли, Сашка, посмотрим железо. Может, что-нибудь путное и подберём? – Заклинило мужика на дедовом агрегате.

Уж чего-чего, а электродвигателей в хозяйстве у Фрола было в достатке. Причём на любой вкус. От таких, что троим мужикам по трезвости не украсть, до сравнительно небольших. И все трёхфазные. Самые неподъёмные были свалены в отдельную кучу под дырявым навесом и уже заросли крапивой. Те, что поменьше, выглядывали из-под завалов бросового железа, оставленного неизвестно кем и когда, но точно на долгую перспективу. Что только здесь не валялось: узлы и детали сельхозмашин, дырявые тазики и корыта, убитая тракторная тележка, задний мост вместе с карданным валом грузового ЗиСа. На каждом шагу под ноги попадались ржавые консервные банки.

– Ты на эти моторы и не смотри, – презрительно сплюнул Фрол, увидев, что я очищаю от грязи таблички на корпусах. – На улице гиль [46] Гиль (устар.) – вздор, чепуха. и хлам. Ни один не работает. Хорошие в кузнице под замком. Покажешь, какой годится, а Васька, когда надо, подключит. Я с него живого не слезу за той холодильник.

И он зашагал по выложенной камнем дорожке к приземистой хате, покрытой зелёной от старости дранью.

Ни фига себе гиль и хлам! Этот кузнечный двор да нам бы с мамкой в начало двухтысячных, когда килограмм медного лома перевалил за сотню рублей! Были бы при стареньких «жигулях».

Что такое настоящая кузница, я знал чисто теоретически и был очень разочарован, увидев горн и мехи не такими, как мне рисовало воображение. И вообще, само помещение больше напоминало слесарную мастерскую: два металлических верстака, сварочный аппарат, станок трубогиб, электрическое точило, бочка с водой… Наковальня и молот присутствовали, но по сравнению с тем, что я представлял, тоже какие-то малокалиберные. Здесь чувствовалась хозяйственная рука. Если бы не вездесущая пыль, ровным слоем лежащая на всём, кроме воды, можно было сказать, что кузня содержится в образцовом порядке. Судя по её толщине, последний раз сюда заходили как минимум месяц назад.