Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Хоттончог показал рукой на белевшую невдалеке юрту:

— Входи… Отдохни. Подумай. А уж утром дашь ответ.

Поблагодарив старейшину за заботу, Баурджин вошёл в юрту и опустился на толстую овечью кошму, застилавшую пол. В углу, в жаровне — ночи стояли холодные — распространяя приятное тепло, краснели угли. В светильнике на высокой треноге трепетало зеленоватое пламя.

Скинув дээл и обувь, молодой нойон с удовольствием вытянулся на кошме, давая отдых уставшему телу…

Чёрт! Что-то твёрдое неожиданно упёрлось в спину. Баурджин приподнялся, пошарил рукою… Бортохо! Объёмистая плетёная фляга. А это, верно, и есть тот самый «небольшой подарок», о котором говорил хитрый старик. А ну-ка… Нойон глотнул и довольно крякнул — вино! Точнее сказать, забористая ягодная бражка. Ай, хорошо!

Рядом с гэром, с наружи, вдруг послышались быстрые лёгонькие шаги. На миг откинулся, показав звезды, полог, и юркая фигурка проскользнула в юрту. Баурджин отложил бортохо в сторону. Девчонка! Та самая, глазастенькая, что подавала сегодня кумыс.

— Не разбудила? — Девушка поправила волосы, стянутые бронзовым обручем, и улыбнулась. — Я — Гуайчиль, подарок от нашего рода!

— Подарок?! — Баурджин негромко рассмеялся. — Ах, вот о чём говорил старик!

Девчонка была красивенькая, правда, на взгляд гостя, уж чересчур смуглая, почти как мулатка. Но так, ничего — смазливенькое личико, пушистые ресницы, блестящие миндалевидные глаза… кажется, зелёные. Впрочем, при этой лампе все вокруг имело зеленоватый отблеск.

Ничего не скажешь, хороший подарок, ай да старик! Главное, и не откажешься — кровная обида.

Впрочем, а зачем отказываться? Слава Богу, хоть не мальчика предложили…

— Буду рад провести с тобой ночь, Гуайчиль, — радушно улыбнулся нойон.

— И я — рада, — сбрасывая одежду на кошму, прошептала девушка. — Очень, очень рада, клянусь всеми богами!

И бросилась на грудь Баурджину — юркая, нагая, с тонким станом и восхитительно твердеющей грудью…

Вот её-то нойон и разговорил!

После сплетенья любви предложил хлебнуть бражки, потом вызвал на разговор. Обычная такая пошла беседа — за жизнь — Баурджин лишь чуть-чуть подправлял разговор в нужную сторону.

Знакомы ли Гуайчиль ближайшие роды? Знакомы? Прекрасно… Наверное, много там женихов? Молодых не так уж и много? А, если считать и пожилых? Сколько всего получится? На два тумена наберётся?! Однако… И это только в окрестных кочевьях? Вот это народу в сопках! И как только на всех хватает пастбищ? Не хватает? И даже, бывает, соседи угоняют скот? Ну, надо же… Что-что? Ах, ещё и разбойники? И жестокие сальджиуты с меркитами? И если бы не благороднейший Джамуха…

— Что замолчала, Гуайчиль? — Баурджин погладил девушку по спине. — Что там такого сделал благороднейший Джамуха?

Гуайчиль тихонько засмеялась:

— Не сделал — делает. Защищает нас всех. Все роды!

— Друг от друга? — не удержавшись, хохотнул Баурджин.

— Не только, — совершенно серьёзно отозвалась девушка. — И от разбойников. В здешних сопках множество злых людей. Если бы не хан Джамуха! А ещё он обещал вернуть нам все наши старые пастбища. И даже дать новые!

При этих словах нойон усмехнулся:

— Новые? Это за чей же счёт?

— За счёт наших врагов, за чей же ещё? — хлопнула ресницами Гуайчиль.

Улыбнулась и погладила Баурджина по груди:

— Ты сильный мужчина, улигерчи-гуай. И — очень красивый.

— Ты тоже красивая, Гуайчиль…

Говоря так, Баурджин вовсе не кривил душой. Было в этой смуглой большегрудой красавице что-то такое, притягательное. Только сейчас, даже в тусклом свете светильника, молодой нойон разглядел, что девушка и в самом деле очень красива. Красивы её большие зелёные глаза, смуглая шелковистая кожа, плоский живот, грудь — упругая и большая…

Прижав девчонку к себе, Баурджин принялся целовать её грудь, гладя руками трепетное нежное тело…

— Ох… — закатывая глаза, стонала Гуайчиль. — Как мне хорошо с тобою, улигерчи! Как хорошо…

— И мне…

— Оставайся у нас, ну, правда. Разве я тебе не нравлюсь?

— Очень нравишься, Гуайчиль!

— И ты мне… Послушай, я никогда тебя не брошу! И всегда буду рядом. Всегда.

Над белым гостевым гэром светились золотом луна и звезды. На пастбищах горели костры, и сидевшие возле них пастухи-араты пели протяжные степные песни.

— Ты очень красивая, Гуайчиль, — ещё раз прошептал Баурджин, погладив девушку по длинным чёрным, словно крылья ворона, волосам, мягким и пахнущим горькими травами великой степи.

Мягким… Девчонка что, мыла голову? Это язычница-то? Или она…

— Ты веруешь в Христородицу, Гуайчиль?

— Нет, в Христородицу верует моя младшая сестра — Айринчаль. Старшая, Хэгельчи, молится вечно синему небу и грозному Тэнгри, а я… я почитаю Будду! Так решил наш отец, старейшина Хоттончаг.

— Твой батюшка очень умён.

— Потому наш род ещё жив. Я так и не услышала твоё имя, улигерчи.

— Баурджин… — нойон не стал врать — зачем? Коль скоро он навсегда расстанется с этой красивой и немного наивной девчонкой.

— Баурджин, — прильнув к широкой груди князя, шёпотом повторила Гуайчиль. — Красивое имя. Как и ты… Возьми меня в жены, Баурджин-гуай! — с неожиданно страстью снова воскликнула девушка. — Возьми, ну, пожалуйста… Ты не пожалеешь, клянусь великим Тэнгри и царевичем Шакья! Я работящая, я много чего умею. Я рожу тебе красивых крепких детей…

Нойон погладил девушку:

— Лет-то тебе сколько, работящая?

— Шестнадцать! Самое время для свадьбы.

— Шестнадцать? У-у-у… Может, чуть подрастёшь?

Гуайчиль неожиданно заплакала:

— Чем я не угодила тебе, Баурджин-гуай? Разве я плохая? Разве не…

— Ну, ну, не плачь, — Баурджин поцеловал девушку в губы. Та не отпрянула, подобно тому как наверняка поступили бы в здешних племенах, наоборот, ответила на поцелуй с такой необузданной страстью, которую Баурджин вряд ли мог предположить в столь юном создании…

— Возьми меня, — покрывая жаркими поцелуями шею нойона, шептала Гуайчиль. — Возьми же… Возьми… О, мой нойон! Клянусь, я никогда не покину тебя… Никогда… Всегда буду рядом. И буду помогать тебе во всём. Во всех делах…

Разве вы не позовёте друг друга своей песней?

Не изменяйте песен, призывных кличей своих!

Они ушли утром.

Баурджин принял предложение старика Хоттончога, только сказал, что сначала ему нужно выполнить одно дело, которое он обещал одному влиятельному человеку. Под «влиятельным человеком», Хоттончог, конечно же, понимал Джамуху, а потому и не стал противоречить. Лишь вздохнул, но почти сразу же улыбнулся: