Евгений Токтаев - Скованный Прометей

— Думаешь, хотят заманить в ловушку? — спросил Фокион.

— Ну а почему нет? — пожал плечами Мемнон, — либо они тронулись умом, либо за теми холмами сидит войско.

— Откуда ему взяться? — вскинулся Ктесипп.

— Ничего не стоит подвести его к западному берегу полуострова, — мрачно сказал Кефисофонт, — и тогда досюда оно дойдёт за день.

— Ну, да, — кивнул Мемнон, — никто же разведку не проводил.

— Там наши поселенцы! — воскликнул юноша, — хоть кто-то да принёс бы весть!

— Это война, мальчик, — хмыкнул Мемнон, — на войне бывает всякое.

Ктесипп поджал губы. Обиделся на "мальчика".

— Это возможно, — сказал Харес, который всё это время стоял неподалёку, но доселе в разговоре не участвовал, — но как-то очень сложно и рискованно в первую очередь для них самих.

— Не более, чем подставной приказ Александру, — буркнул Фокион, — но тут у них выгорело.

— Что ты намерен предпринять? — спросил Мемнон.

— Атаковать, — твёрдо сказал пожилой стратег.

— Даже не проведёшь разведку? — удивился родосец. — Тебя не смущает, что они так подозрительно подставляются?

— Там же какой-то варвар заправляет, — презрительно хмыкнул Ктесипп.

— Не знаю, какова роль этого варвара, но подле него Демарат и Амфотер, а их я в помешательстве не подозреваю, — спокойно ответил Мемнон.

— Конечно меня смущает их число, — признал Фокион, — но я не собираюсь ждать, пока тут появится ещё и Деметрий. Бить врага следует по частям. И есть ещё кое-что.

— Что именно? — спросил родосец.

— Мне не дают покоя все эти слухи о Навпакте и нападениях пиратов на коринфян.

— О чём ты? — удивился Мемнон. До него трижды приукрашенные рассказы о бесчинствах мусульман ещё не доходили.

Фокион покачал головой и невнятно пробубнил:

— Малое число… Что-то тут с числом непросто…

— Так выступаем? — спросил Харес.

— Выступаем, — твёрдо ответил первый наварх.

Огромное многоногое существо пришло в движение так же, как немногим ранее его близнец за проливом.

Несколько тысяч гребцов, что в ожидании приказов начальства толпились на песчаном пляже в обнимку с вёслами и кожаными подушками, отложили их, взялись за толстые канаты. Одни вошли в набегающие волны, другие упёрлись мозолистыми ладонями в смолёные чёрные борта.

— И-и-и р-раз! Ещё! И-и-и два!

— Х-ха!

Молодому буревестнику, лишь несколько дней назад вставшему на крыло, суета двуногих представлялась хаотичной и бессмысленной. И всё же его внимание привлекло то, что плавучие острова, прибившиеся к берегу, почти полностью лишились леса, который покрывал их ещё вчера.

На кораблях убрали мачты. Триеры, напоминавшие упитанных ленивых тюленей [74] В Эгейском море обитает теплолюбивый тюлень-монах. , ползли к воде. Вскоре сотни вёсел взбаламутили воду, распугали всю рыбу у берега, заставили её уйти в глубину, где буревестник не мог до неё добраться. Он огорчённо развернулся и полетел на юг.

— Идут… — прошептал Андор Хивай.

Он стоял на рамбате "Падроны" и оселком неспешно правил клинок извлечённой из ножен сабли. Это занятие, как видно, успокаивало ему нервы.

Демарат, стоявший рядом, языка венгра понять не мог, но смысл угадал и ответил:

— Что не идти? Мы для них лёгкая добыча. Так думают.

Теперь уже венгр слов эллина не разобрал. Повертел головой в поисках помощи, но рядом не оказалось никого, что язык местных разумел в должной мере. Хивай, как и многие, уже запомнил полсотни слов, но этого пока для бесед не хватало.

Демарат уже немало насмотрелся на оружие пришельцев, но всё равно дивился непривычному изгибу клинка Хивая. А рядом стоял богемец Ктибор Капуста, бывший ранее доппельзольднером у ландскнехтов. Он поглаживал широченной ладонью рукоять двуручника. Коринфянин доселе и представить не мог, что кому-то удастся отковать столь здоровенный меч, да чтобы он при этом не ломался, а узкий и длинный цвайхандер Ктибора гнулся едва ли не в обруч. До чего искусны варвары.

Все богемцы собрались на рамбате. У Яна Жатецкого и Адама из Троцнова из доспехов только стальные горжеты, а у Ктибора и того нет. Зато все трое в вычурных пёстрых и пышных куртках и штанах с многочисленными разрезами, в которых виднелись подкладки кричащих цветов. На головах шляпы с перьями. Как на парад вырядились. Эти одежды поражали коринфянина едва ли не больше, чем оружие варваров. Сам он облачился в недешёвый "мускульный" панцирь и шлем с высоким гребнем, выкрашенным в чёрный и белый цвета.

От своих новых товарищей не отставали и московиты. На захваченном после дела у Курциолари "турке" Фёдор подобрал шлем-мисюрку и небольшой круглый щит, а Ветлужанин справил себе кольчугу. Оба вооружились турецкими саблями.

Сын боярский наблюдал за приближающимися кораблями с каменным лицом, а Фёдора била лёгкая дрожь. Хоть и не первый раз в такой драке, но всё же нельзя сказать, что это занятие стало ему привычным.

Возле майстры двое матросов раздували угли в жаровне.

— Фитили разжечь! — раздался голос капитана Джорджио Греко.

Аркебузиры и мушкетёры потянулись к жаровне. Выстроились в очередь. Впрочем, не слишком большую. Галеры маркиза де Санта-Круз и покойного ди Кардона при Курциолари составляли арьергард, по сути, резерв. Стрелков дон Хуан сосредоточил в баталиях, а резерв по большей части удовольствовался лишь испанскими родельерос, вооружёнными мечами и круглыми щитами, а также арбалетчиками. Но всё же по десятку аркебузиров на галеру имелось.

Демарат оглянулся на столпившихся за спиной воинов и подумал, что, очевидно, зря опасался мощи афинян. На триере всего двадцать или тридцать эпибатов, а тут бойцов гораздо больше. И не просто больше.

Начищенные кирасы и шлемы блестели на солнце. Коринфянин впервые с момента знакомства с пришельцами видел столько людей в доспехах из халибского железа одновременно и это поистине впечатляло.

Каэтани шёл по куршее на нос "Падроны". Он облачился в свой трёхчетвертной доспех. Ходячая статуя, не иначе. Разве что поднятое до поры забрало фамильного, несколько старомодного армэ не давало вообразить его неким неживым творением Гефеста, посланным богами на помощь смертным.

— Если не ошибаюсь, здесь примерно двадцать пять стадий, — сказал Демарат герцогу, — при обычной скорости триеры они нас достигнут где-то за четыре хои [75] В афинском судопроизводстве на речь отводилось определённое время, которое измерялось с помощью клепсидры, водяных часов, "амфорами" (53 минуты) или "хоями" (4.5 минуты). . Или за пять.

Каэтани это ни о чём не говорило, но из вежливости он кивнул.

Корабли противника неумолимо приближались. Смотреть на них было больно — слепило восходящее солнце. Каэтани подумал, что совершил ошибку. Стоило дождаться хотя бы полудня. Виной всему охватившее его возбуждение. Он уже много дней ожидал вот этого момента и чем ближе он становился, тем сильнее возрастало нетерпение.