Сергей Тымнэтыкай - Московский автономный округ. Город Менск

Появилась Рытыр, поставила на стол две чашки чаю и тихо вышла. Чашки аппетитно дымились. Чай, наверное, крепкий, вкусный — такой любят на Чукотке. Но собеседникам было не до него.

— А недовольство-то нарастало! — продолжал редактор. — И вот, в сороковых годах XVII столетия ситуация накалилась до предела. Ещё несколько лет — и вспыхнуло бы восстание. Да такое, что камня на камне не осталось бы! К русинам присоединились бы литвины. Но и Польша бы не сдавалась.

— И что дальше? — спросила девушка.

— Вот билися б они годами. А Москва, конечно, в стороне не осталась бы. Она ведь тоже православной была. Заступилась бы за литвинов и русинов, да и отобрала б их земли у Польши.

— А что же в том плохого? — удивилась Вынтэнэ.

— А то, что не было бы теперь ни Литвы, ни Руси. А была бы одна сплошная Москва. Языки бы местные запретили, политическую автономию упразднили б. Да и слов бы таких не осталось, как Литва или Русь!

— Отчего же так пессимистично? — отозвалась Вынтэнэ. — Может, жили бы в братском союзе, ходили бы в свои православные святилища…

— Эх, внученька! — сказал старик. — Ну сама подумай! Что бы ждало местных под московскими вождями? Элита полонизирована, народ тёмен. А Москва — та хорошо организована. Да и вера у них общая, и языки близкие. Ассимилировали бы их, как пить дать!

— Ну, а если бы поляки победили? — не сдавалась Вынтэнэ.

— То была бы тут одна сплошная Польша…

— Всё равно! Это их, туземные дела! Не нам, чукчам, за них решать!

— А поговори со своим кавалером-то, — усмехнулся старик. — Хотел бы спадар Уладзімер , чтобы язык его исчез, а народ — ассимилировался?

Вынтэнэ не знала, что ответить.

— Вот тут и подоспел чукотский труженик-солдатушка! — продолжил редактор. — В 1645 наши взяли Москву. Великая Победа! Ещё немного — и пошли бы на Рэч Паспалітую. Вот тут король и понял: не спастись ему без православных. Ежели сейчас чукчей не остановить, то они ведь до самой до Варшавы дойдут. А то и дальше. Да и в Ватикане это поняли.

— В Ватикане?

— Столице всех католиков. В общем, собрали они сейм, и решили уравнять православных и католиков в правах. Да и вообще народ не тиранить.

— А дальше-то что??

— Ну, дальше… Остановили они наших под Ржевом. Договорились о границе. И живём мы с тех пор мирно. А в 1696, как умер король Ян ІІІ Сабескі, князь Радзівіл разорвал Люблинскую унию и сам стал великим князем литовским…

Редактор закашлялся.

— Вот так мужество чукотских воинов освободило Литву и Русь, — закончил он.

— …И разорило Москву, — добавила девушка.

— Нельзя приготовить яичницы, не разбив яйца, — вздохнул редактор. — Приходится чем-то жертвовать.

— Жертвовать целым народом?

— А знаешь, что бы московиты с нами сделали, если бы победили?

— Поубивали?! — иронично сказала Вынтэнэ. — Поработили?!

— Ещё проще! Приучили бы к наркотикам — гарэлка, віно … Мы стали бы слабыми и безвольными. А они уничтожили бы наш язык и культуру…

— А так мы их ассимилировали, — сказала Вынтэнэ.

— Выходит, или мы, или они… Двум великим народам не ужиться на одном континенте. И потом…

Вынтэнэ вопросительно посмотрела на него.

— Наша матушка-Чукотка всему свету голова! — воскликнул старик.

Уладзь ждал Вынтэнэ у дверей редакции.

— Ну как? — он поцеловал девушку.

— Найди мне другую работу, — буркнула Вынтэнэ.

— А што здарылася?

Девушка расплакалась.

— Я… не знаю! Не знаю, где правда! Может, действительно — «мы или они»? Но почему так?! Разве мало места на земле?! И ты… твоя культура… Разве можно ради неё приносить других в жертву?!

Уладзь обнял Вынтэнэ и отвёл в сторону. Они сели на лавочку у самой воды. Сьвіслач плескалась под их ногами.

— Ну… успокойся, милая… — шептал литвин. — Расскажи, как всё было.

Вынтэнэ рассказала.

— Мне страшно, — зашептала она. — Эта редакция словно смертью пропитана. Там всё такое старое, неживое. Словно время остановилось. Всё такое депрессивное…

Она и сама не понимала, почему плачет. Отчего приняла всё так близко к сердцу? А Уладзь просто прижал её к себе и нежно целовал.

— Што ты, каханая… — заговорил он. — Не выдумывай. Просто эммигрантская община, пожилые люди. Старомодные очень. И верят в свои… предрассудки. А ты просто устала… Чужая страна, незнакомый язык. Ограниченный круг общения. Ты чувствуешь себя… как инопланетянка.

— Так и есть… — она спрятала лицо у него на груди.

— А тут ещё эти старомодные чукчи: вроде и соотечественники, да из прошлого. Патриоты, а Чукотки в глаза не видели. Это у тебя… не знаю, как сказать по-чукотски… кагнітыўны дысананс.

Вэнтэнэ вздохнула: никто не понимает её так, как Уладзь .

— А тут ещё и чувство вины: чукчи Москву разрушили. И противоречие: мол если бы не разрушили, то и сами б пропали, и Литва б исчезла. И выходит, что твой народ и сама ты… как сказать? Уязвимы, что ли?

— Где-то так, — прошептала она.

— Вот отсюда и мысли о смерти…

Вынтэнэ подняла голову. В глазах всё ещё стояли слёзы. Она поцеловала любимого в губы.

— Что б я без тебя делала?

Они целовались. Потом просто сидели обнявшись и смотрели на реку.

— А можа на самай справе пагаварыць з Тарэськай? — сказал Уладзь . — Если она действительно на кафедре чукотской филологии, да ещё и доктор наук… Наверняка знает кого-нибудь, кто может помочь.

— В чём помочь?

— Ты могла бы пойти в аспирантуру. И заодно помогать профессорам учить студентов.

— Чтобы учить, нужно самой что-то знать, — сказала Вынтэнэ. — А что я такого знаю?

— Ты свободно говоришь на чукоцкай мове, — объяснил Уладзь . — И пишешь на ней грамотно. В нашей стране это редкость. И потом, ты знакома с современной чукотской журналистикой, читала популярных сейчас писателей, осведомлена о субкультурах в Анадыре. Ведь так?

— Да… — согласилась Вынтэнэ.

— Вот видишь?! Тебе есть, что рассказать студентам. Аспиранткой можешь стать. А со временем — преподавателем.

— Аспиранткой… — задумалась девушка. — Это ж надо диссертацию писать. А у меня и темы-то толковой нет…

— Тему подберём! Столько есть интересных направлений! Единственное что… тебе придётся-таки выучить літоўскую мову.

— Абяцаю, каханы!

Тарэся Маякоўская преподавала чукотский язык. Совсем недавно защитила докторскую по творчеству чукотской поэтессы Кымытваль и осталась на кафедре. Тарэся получила правительственный грант и теперь искала аспирантов.

Кандидатов было мало. Во-первых, хорошего аспиранта всегда сложно найти: он должен быть и толковым, и терпеливым — шутка ли, просидеть три года над книжками, де ещё и за небольшую зарплату! Во-вторых, мало кто владеет чукотским. А в-третьих, Тарэся — молодая и неизвестная, а студенты хотят на докторат к опытным и знаменитым.