Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

– Григорий, Тимофеев сын, с Окулокина…

Вскочил, умчался в хоромины молодой окулокинский Гришка, отстегнутую для удобства пития сабельку под скамейкой забыл… Вернулся тоже довольный.

– Гордеев сын Окунь!

– Михайло из Старых Грязей!

– Корчема Зареченский!

– Заболотский боярин Павел, Петра покойного Ремеза сын!

О! Ремезов быстро же поднялся. Наконец-то дошла очередь и до него. Что ж, побеседовать с князем, да ехать – пора уже, много в вотчине дел. И страда и… и все прочее. Славно, что все ж недолго и задержал князь. Славно…

Войдя в горницу, молодой человек снял шапку и, перекрестившись на висевшую в красном углу икону, поклонился своему сюзерену.

– А, Павлуша! Входи, входи…

Всеволод Мстиславич, в обычной своей черной шапочке-скуфейке, сидел в высоком резном креслице, поставив обутые в остроносые сапоги ноги на маленькую скамеечку, обитую красным сафьяном, и сейчас почему-то походил вовсе не на Ленина, а, скорей, на Троцкого. Может, потому, что подслеповато щурился на оба глаза – в горнице было не особо светло: оконца, хоть и со стеклом, да маленькие, словно бойницы. И то правда – к чему в зимней горнице большие окна? Тепло зазря выпускать? Иное дело – в светлице летненькой.

– Садись, Павлуша, на лавку, в ногах правды нет.

Голосок у старого князя тот еще – слабенький, дребезжащий, да и внешность вполне заурядная – глянешь: то ли ростовщик, то ли старьевщик, ну, никак не князь! Однако Ремезов давно уже знал, что впечатление это – обманчиво. Умным политиком был старый смоленский князь, хитрым, а, при надобности, и коварным. Шутка ли – от монгольского нашествия княжество свое упас, отвел беду-заразу! Мало того, еще и дивиденды на том заработал – рать свою с монголами вместе послал. Малым отделался, и считался теперь – верный союзник.

– Ну, как в вотчине своей, все ли подобру, поздорову? Боярышня твоя как? Люди говорят – красы неписаной дева.

А вот тут князь явно врал – не могли люди такого сказать, разве что польстив сильно! С позиций двадцатого – двадцать первого века – да, Полинка очень красивая, можно сказать – фотомодель. Однако, если здешними глазами посмотреть – далеко не все так однозначно. Красивая, по местным меркам – дородная, с широченным тазом, а уж грудь – дынями, размера как минимум – седьмого! Ежели меньше грудь – маются девки, нет у них красоты никакой. Так что Полинку – с ее-то грудью – писаною красавицей вовсе и не считали. Так…

Потому-то Павел сразу насторожился – зачем князю врать, спрашивается? Не иначе что-то задумал, не просто так позвал. И – странно – свиты в горнице нет, сам князь да воевода старшой Емельян Ипатыч, да – в уголочке, скромненько – Ирчембе-оглан. Этот-то что тут забыл? Ой, нечистое дело.

– В Риме кафолики нового папу избрали, – не дожидаясь ответа, негромко произнес князь. – Графа Лаваньского, Синибальду. Теперь он Иннокентий у них.

Павел вздрогнул – вот оно, началось! Похоже, Всеволод Мстиславич решил не тратить времен даром и сразу перешел к делу. Ну… почти сразу.

– И язм, грешный, и князь великий владимирский Ярослав, и царь пресветлый Батыга – все мы хотим знать – что за папа? Чего хочет – мира или войны? Нужно знак дать ему – пущай, ничего не опасаясь, посланцев своих к царю шлет. И в Сарай, к Батыге, и дальше. И знак этот… – тут старый князь помолчал, пожевал губами, а потом – уже громче – продолжил: – И весть эту – ты ему принесешь, мой верный боярин. Ирчембе-княжич тебе посейчас обскажет.

– Дело непростое, – вышел из своего угла степняк. – Папу отыскать – это надо еще постараться. В Риме ли он, или еще где? Там война – Фридрих, царь германский, давно воду мутит, да похваляется, мол, я бы монголов разбил, кабы… если бы да кабы! Фридриха пастись надо – если, не дай бог, прознает, сделает все, чтобы не допустить твоей встречи с папой. А тому сейчас мы, монголы, на руку – к северным италийским городам да еще наша сила… Бедный Фридрих!

Ирчембе говорил долго – описывал возможные трудности пути, рассказывал что-то такое, без чего вполне можно было бы сейчас обойтись, ведь самое главное уже сказано, предложено уже… а вот согласия Павла, кстати, никто и не спрашивал, все заранее решили без него. Человек, ясно, вполне подходящий – в западном – с монголами – походе бывал, латынь немножко знает… да и молод – меньше подозрений вызовет. К тому же – очень даже не дурак.

Слушая степняка вполуха, Ремезов прекрасно понимал, что ему делают предложение, от которого невозможно отказаться. Откажешься – предатель! И князя смоленского предал, и «царя» – Бату-хана. Тогда – острог, а земли – конфисковать нещадно… Чего так добиваются «братцы», Анкудин с Питиримом. Не они ль эту идейку князюшке предложили-подбросили? А что?

– Вижу, Павлуша, думы тебя одолели, – сразу «просек тему» старый князь.

Усмехнулся, тряхнул бороденкой реденькой, голову склонил умилительно, ни дать не взять – «дедушка Ленин» на детском утреннике. А слово произнес с угрозою, словно бы по-змеиному прошипел:

– Никак отказаться хочешь?

– Отказаться? Нет, – встав с лавки, Ремезов – все ж дуростью не отличавшийся – низко поклонился князю и дальше продолжил так, как от него и ждали: – Просто мыслю – как ловчее порученье исполнить.

– Молодец! – Всеволод Мстиславич одобрительно крякнул и потеребил бороденку сухонькой своею рукою, именно такие руки, если верить хиромантам, идут под графой «загребущие».

– Под видом купцов поедете, – негромко произнес Ирчембе-оглан.

Павел хмыкнул – что ж, идея не новая. Ну, а как же еще-то? Туристами по профсоюзной путевке?

– От Смоленска до Берестья одни пойдете, чтоб меньше вопросов задавали – дескать, откуда такой молодой гость? Что-то не слышали, – вполне резонно заметил старый князь. – В Берестье, или, даже лучше, во Львове, пристанете к большому каравану – так и правдоподобнее, и безопаснее – с ними доберетесь до Пешта, потом – в Дубровник, то уже веницианского дожа земля. Сядете в Дубровнике на лодью – дукатов у вас будет вдосталь – доберетесь в Равенну, ну а уж там – и до Рима недалече. Где Иннокентия-папу искать – то я вам подсказать не смогу, – Всеволод Мстиславич развел руками. – Увы. Сообразите сами. Все нужное к походу получишь, дукаты – прямо сейчас. Верно, Ирчембе-княжич?

Князь повернулся к посланцу монгольского хана, и тот, кивнув, подошел к двери. Приоткрыл, щелкнул пальцами… Тотчас же кто-то передал ему увесистый с виду мешок, содержимое которого сотник, недолго думая, высыпал к ногам молодого заболотского боярина:

– Смотри, друже Павел! Считай.

– Да я вам верю!

– Не уж, друг мой – нам четкая расписка нужна.

Это он верно заметил – при дворе монгольских ханов денежки считать умели, такие сидели крючкотворцы-души бумажные – оторви да брось! Вообще-то, как помнил Ремезов, именно в монгольской империи появились первые бумажные деньги… вот прямо в эту эпоху, или чуть-чуть позже.