Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

Снова подогнав ослика, Павел оглянулся. Позади него, по узенькой горной тропке, поросшей акациями и магнолией, молча шагал Архипов Вол. Молодой, сильный, осанистый, с глуповатым квадратным лицом, обрамленным небольшой кучерявой бородкой, и таким же квадратными плечами, ныне затянутыми в скромную хламиду паломника, Вол производил впечатление парня, может, и недалекого, но зато надежного, как скала. Без лишних слов, основательно и не торопясь, сей молодой человек исполнял любое порученное ему, дело, без разницы – работать ли веслами, таскать на спине тяжести или махать копьем. Наверное, потому его так и прозвали – Вол. Копьем, впрочем, он управлялся на удивление ловко, ныне же копье заменял тяжелый, загнутый сверху клюкою, посох, такой же, как и у шагавшего рядом напарника – такого же молодого парня по имени Осип Красный Кушак. Кушаки Осип, как давно уже подметил Ремезов, действительно, любил, их у него было много: и обычные, но с кистями, и наборные, и даже один – очень дорогой – небесно-голубой, шелковый. И со всем этим богатством пришлось расстаться – ну, не ходить же паломнику с шелковым кушаком! Веревочкой простой подпоясался – вот и хорошо, вот и ладно, и, самое главное, Господу так гораздо угоднее, нежели вызывающе дорогой кушак!

Чернявый, с плоским скуластым лицом и узкими, болотного цвета, глазами, Осип сильно напоминал половца, хотя клялся, что по крови был чистокровный, из-под Ростиславля, русак. Среднего роста, жилистый, крепкий, однако ж не такой сильный, как Вол, Осип и характер имел куда веселее: любил и попеть и, ежели перепадал случай, не отказывался и выпить. Впрочем, и Вол тоже мимо горла не лил.

Третий слуга – так же пеший, с посохом – лохматый, высоченный и тощий, тащился последним, звали его также вполне к облику подходяще – Кондратий Жердь. Лицо лошадиное, вытянутое, руки большие, красные, такие же красные оттопыренные уши, небольшие, непонятного цвета, глаза, перебитый, чуть приплюснутый нос… и самая обаятельная улыбка! Видать, за улыбку-то и любили этого парня девки, да и Кондратий ни одну деву не пропускал, считаясь самым завзятым бабником.

Вол, Осип, Кондратий Жердь – кто же из них кем приставлен? А ведь приставлен, это яснее ясно, в этой честной компании ни один не мог сам по себе быть. Кто-то на Всеволода Мстиславича работает, а кто-то – еще и на Ирчембе. А тот, хоть и друг, а дело свое дюже знает, случись что не так, не помилует, съест. Да-а, раскуси их, попробуй… впрочем, а надо ли? Ведь в том, что касалось первой половины дела – встречи с папой римским Иннокентием – Павел мог спокойно положиться на любого. А вот дальше, когда дело дойдет до Фридриха Штауфена… уж тогда-то придется рассчитывать только лишь на себя. Что ж, первый раз, что ли?

Боярин посмотрел вперед, на Марко с Убоем. Кряжистый «пень» шагал, положив на плечо увесистую дубину, вовсе не лишнюю в этих, известных лихими людишками, местах. Толмач же трусил себе на ослике и, казалось, спал. Перед ним, что-то фальшиво насвистывая, неспешно шел проводник, разбитного вида малый, с выбитым передним зубом, невысокого росточка, кудрявый и подвижный, как ртуть. Элио – так его звали – рекомендовали паломникам в приморской деревушке близ города Анкона, именно там они и сошли с корабля, естественно – венецианского, ведь и Дубровник давно уже подчинялся Венеции, как и все адриатическое побережье.

Идею с паломниками, кстати, подсказал опытный в местных делах Марко – и это было как раз то, что надо, ибо представляться и дальше торговцами из далекой Польши перестало иметь хоть какой-то смысл, наоборот, становилось опасным из-за конкуренции тех же венецианских купцов. Да и все же хотелось бы избежать лишних любопытных взглядов. Купцы? Из Польши? А где это? Польша… это ж на краю света, где татары, кажется…. Очень, очень далеко! А, правда, говорят, будто в Польше живут великаны и волосатые люди? А какие вы товары привезли?

К чему все это? Куда уж лучше – пилигримы – пусть даже из Польши, все ж понятнее – куда они и зачем. Паломники, начиная века с четвертого, сновали по всей Европе туда-сюда. Поклониться Святым местам, исполнить данный обет, излечиться от болезни, послушать профессоров в каком-нибудь университете – какие только причины ни гнали людей в дорогу! Имущества у многих практически не имелось: собраться – только подпоясаться, все были бедными, нищими, а дорога давала шанс. Исполнить обет, покаяться, испросить помощи… а то и просто весело провести время, выклянчивая по пути подаяние. Иногда выклянчивая, а иногда – и забирая грубой силой. В те времена, в тот переходный период, когда заканчивалась эпоха крестовых походов, пилигримов, по старинке, еще привечали, но уже все чаще и чаще называли просто бродягами, опасались и начинали презирать.

В Дубровнике они довольно быстро отыскали попутный корабль – двухмачтовый неф, крепкий и пузатый – принадлежащий фра Анжелико Коммоди, уважаемому венецианскому негоцианту, заодно бывшему и капитаном своего судна. Благодаря Марко сторговались быстро – парнишка хорошо знал, что к чему и что чего стоит. Еще не поднявшись на палубу, заранее купили себе спальные места, матрасы с подушками, простыни и покрывала – потратили на то по четыре дуката, а затем продали тому же синьору Коммоди за три – вещи-то уже считались поношенными, так сказать – секонд-хэнд.

Покинув судно близ Анконы, новоявленные паломники удачно наняли проводника и вот уже полдня неспешно продвигались в отрогах Апеннинских гор, потрясающе красивых в сверкающих лучах ласкового южного солнца. Продвигались неспешно, в те патриархальные времена вообще не было принято спешить, да и понятия времени было весьма условным. Крестьяне и путники считали часы по солнышку, горожане же – по колокольному звону кафедральных соборов и церквей. Как и в более древние времена, летний час еще считался длиннее зимнего, впрочем, столь мелкие отрезки времени были мало кому нужны, в большинстве своем тогда говорили проще: утро, полдень, вечер, ночь. Хватало и этого.

В полдень, или – по прикидкам все же любившего точность Павла – часа в два – два тридцать, – путники сделали привал, остановившись на берегу бурного ручья, под тенистыми кронами пиний. Расположившись, пустили осликов попастись на небольшой лужок, напились, перекусив взятым в дорогу сыром и овощами.

– Так, значит, в Рим? – терзаемый любопытством проводник все же принялся расспрашивать Марко на языке, несколько схожим с латынью в такой степени, что даже Ремезов кое-что понимал.

– Да, в Рим, – сполоснув прохладной водою лицо, коротко отозвался юноша, которому Павел, надо сказать, симпатизировал куда больше, нежели прочим своим спутникам.

Марко был скромен, умен, учтив, кроме того, именно от него сейчас во многом зависел успех всего предприятия, и молодой человек, вполне осознавая это, тем не менее отнюдь не выпячивал и не подчеркивал свою значимость. Да! И еще он учил Павла разговорному языку, той самой речи, на которой говорили в Риме.