Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

– Да-а, – прикрыв от солнца глаза, покивал Элиа. – В Риме есть чему поклониться.

Марко благоговейно перекрестился:

– Почти двести часовен и почти тысяча церквей! Плат святой Вероники, останки десяти тысяч мучеников, часовня, где святой Петр служил свою первую мессу, плащаница святого Фомы, частица креста Господня… Разве все перечислить?

– Да уж, – сонно согласился проводник. – Рим – есть Рим. Там всего много. Я смотрю, у вас не так уж и много денег – на всем экономите. Могли бы взять ослов на всех, но не стали…

Элиа произнес эти слова как бы так, между прочим, но Ремезов успел заметить, как блеснули хитрые глаза проводника. Не-ет! Не зря этот прощелыга выспрашивает! Да уж не связан ли он с разбойниками? Очень может быть.

Между тем юный толмач отвечал вполне разумно и правильно: мол, денег у них и вправду мало (хотя это было далеко не так, но зачем о том знать проводнику?), и хотелось бы найти в Вечном городе недорогой постоялый двор… не знает ли уважаемый Элиа, где там можно остановиться?

– На Тибуртине, у старых ворот, есть одна подходящая таверна, – наморщив нос, посоветовал проводник. – И еще несколько – у бывших Диоклетиановых терм.

Тибуртинская улица, Термы Диоклетиана… Ремезов мечтательно прикрыл глаза, вспоминая. Именно в том районе они когда-то жили в Риме с Полиной, сняв недорогой пансион на виа дей Миль. Все рядом – Термы Диоклетиана, Тибуртина Антика, железнодорожный вокзал Термини… Ах, вот ведь, было же время! Конец сентября, солнце, лазурное до боли небо, Колизей, площадь Навона, Испанская лестница… И смеющаяся Полина в синих коротких шортиках и белой невесомой блузке, бросающая монетку в знаменитый фонтан Треви. Ах, Полина… Как она вдруг побежала по камням в фонтан, набрала в пластиковую бутылку воды, которая, если верить путеводителям – «отличается полезностью и необыкновенным вкусом». Как засвистели неизвестно откуда взявшиеся полицейские, заставив вылить воду обратно: мол, ты, что – дура? Нельзя эту воду пить ни в коем разе – отравишься! Мало ли, что там в путеводителе…

– Серебро? – придвинувшись ближе к Марко, Элиа ткнул пальцем в висевший на груди юноши медальон.

– Так, – толмач согласно кивнул и благоговейно перекрестился. – Здесь – волос святой Девы Марии! Совсем небольшая его часть, но все-таки.

– Понимаю, – согласно кивнул проводник. – То великое дело! Если хотите, я скажу вам, у кого в Риме можно купить частицы креста Господня, немаленькие, в общем, щепки… Правда, – тут глаза Элиа потускнели. – У вас вряд ли хватит на это денег. Это твое серебро… так себе, дешевое, явно с большой примесью меди.

– Ты разбираешься в серебре, Элиа?

– Я? Да нет… я так… просто. Тут же видно все!

Павел сразу же насторожился – честно говоря, ни черта тут не было видно, сам-то он, по крайней мере, ничего подобного не замечал. Ну, медальон – и медальон, цепочка – и цепочка. Ишь ты – «с примесью меди»! Это ж понимать надо, разбираться…

Сквозь прищуренные от солнца веки Ремезов неприязненно посмотрел на проводника – откуда сей разбитной крестьянский парень может понимать в серебре? Что он, ювелир, что ли? Тогда не был бы проводником.

Немного отдохнув, паломники вновь отправились в путь по узким горным тропкам, меж разноцветных скал, мимо олив, олеандров и пиний, густо растущих в низинах и на склонах гор. Ближе к вечеру дневная жара, вполне ощутимая даже сейчас, осенью, спала, подул прохладный освежающий ветерок, а слева, над темно-алой вершиною повисла большая густо-сиреневая туча.

– Не было бы грозы, – благоговейно дотронувшись до своего медальона, озаботился Марко.

Проводник лишь беспечно отмахнулся:

– Успеем! Нам сейчас направо, во-он по той тропке.

– А почему – туда? – зачем-то поинтересовался толмач. – Ведь дорога-то – прямо, а та тропка… что-то она выглядит какой-то заброшенной.

Ремезов скосил глаза: а ведь и правда! Уходившая вправо, за красно-синюю, поросшую на вершине голубым вереском скалу, тропа явно казалась почти нехоженной: камни, терновник, какие-то колючки.

– Все правильно, – как-то, как показалось Павлу, не вполне искренне, протянул Элиа. – Нам бы, конечно, по дороге… но сейчас мы не можем по ней идти.

– Почему же не можем?

Молодец, Марко! Дотошный парень.

– Потому что там… там, за той скалою, – повернувшись, проводник не поленился показать рукой, – есть один замок, хозяин которого, барон, известный своим разбойным нравом, недавно вернулся из Палестины… Для него и наш караван – добыча.

– Понятно, – согласился толмач. – Что ж, так часто случается – придется объехать. Надеюсь, мы все же успеем до грозы.

– Успеем, успеем! – радостно воскликнул Элиа. – Там, в той стороне, есть одна хижина, моего старого знакомого, козопаса – там мы сможем заночевать. Не беспокойтесь, козопас – человек гостеприимный, к тому же мы его не очень стесним.

В другое бы время Ремезов, как истинный боярин, подобным бы предложением возмутился – как это, ночевать в какой-то убогой хижине?! Да, возмутился бы, но не сейчас. Для этого ушлого проводника он – вовсе не боярин, не барон и не рыцарь – а просто бедный паломник из далекой, но вполне христианской страны, которому и шалаш – за счастье, не то что целая хижина!

– Не беспокойтесь, нам там будет удобно.

К явному удовольствию пилигримов, хижина козопаса оказалась весьма просторным двухэтажным домом, снизу – каменным, а наверху – деревянным. И хоть крыша и была покрыта соломой, тем не менее внутри было довольно уютно и чисто, места хватило всем, не только Ремезову и его людям, но и еще нескольким путникам, поспешивших воспользоваться гостеприимством хозяина, едва над горами загрохотал первый гром. Мало – загрохотал, тут же хлынул и ливень, неудержимый и яростный, как тропический ураган.

Козопас Андреа – скорее, владелец целого козьего стада и отары овец – высокий представительный старик с длинной седой бородою, распахнув дверь, велел одному из своих слуг зажечь факел.

– Стемнело… Вдруг кто-то из застигнутых непогодой путников заметит наш путеводный огонь? Пусть все идут к нам, пережидают грозу, на перевал уж точно сейчас не пробиться, клянусь Святой Девой.

Старый козовладелец сейчас поступил благородно, наверное, в пику соседнему разбойнику-рыцарю… или барону.

– Ох, какой ливень! А гром? Молнии так и сверкают… – согласно кивнул один из путников, высокий юноша лет двадцати, с длинными каштановыми локонами и открытым взглядом больших серо-голубых глаз, таких же, как и у его юной спутницы в длинном крестьянском платье из серого простого сукна. Вышитый – тоже крестьянский – передник, грубые башмаки, но… Но по виду и вовсе нельзя было б сказать, что эта девушка – крестьянка, настолько благородным было ее красивое, с тонкими чертами, лицо, да и стан – вовсе не крестьянский, тоненькая – вот-вот переломится – талия, маленькие белые руки, явно не знавшие тяжелого физического труда. Девушка явно не могла б обмануть ничей пристальный взгляд, а пялились на нее немало, все же – какая красотка в такой глуши! Нет и в самом деле, до чего ж мила эта барышня-крестьянка, кто бы там она ни была. И эти щечки, улыбка скромная, ямочки, губки, жемчужные зубки, густые ресницы, черные, словно руки углежога. Ну, до чего ж хороша!