Гийом Фай - Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд.

Мы должны отбросить французский национализм вместе с мутным псевдоевропейством Брюссельской комиссии [179]и разыграть карту третьего пути, европейского национализма на основе институтов Европейского Союза. Мы должны сделать это с умом и избегая открытого экстремизма. Разве нормально всегда мечтавшим о великой Европе упрямиться при посадке в самолет, который вот–вот взлетит? Даже если не нравятся пилоты, всегда можно собраться с духом и угнать его.

Я бы хотел рассмотреть основные моменты относительно нашего националистического взгляда на будущие Соединённые Штаты Европы. Конечно, всё это лишь намётки и предположения. История показывает, что всякая революционная мысль должна быть основана на постоянной программе (как хорошо знали Цезарь, Наполеон и Ленин), пока не произойдет коллективный шок, который позволит претворить её в жизнь, всколыхнув и опустив народный дух. Творение и утверждение новых исторических сущностей зависит от встречи этих двух понятий, служащих семенем и яйцеклеткой истории.

Мы должны принять подлинно демократическое, более не бюрократическое европейское правительство с настоящим парламентом и сильной, решительной центральной властью.

Мы должны отбросить нежизнеспособное национальное измерение (это глупость, например, потому что после Германии президентствовать в ЕС будет Люксембург), особенно теперь, когда возникли планы расширить Европейский Союз за счёт Центральной Европы. Мы должны установить автономные регионы или земли (Länder [180]), согласно расширенной немецкой модели (Бретань, Бавария, Шотландия и т. д.), где общее согласие будет определять политическую волю каждой федеральной власти и будут проходить прямые выборы президента Союза. Региональная автономность укрепила бы его этнический характер, во Франции находящийся в тени идеологии государства. Этнорегиональная идентичность уже становится всё более значимой во всей Европе (в Соединённом Королевстве, Италии, Франции, Бельгии и т. д.). Это «весомая историческая тенденция», как выразился Фернан Бродель [181]. Такую форму регионализации нужно распространять, причем не романтически, а демонстрируя её технические институциональные преимущества. Союзом, состоящим из 15 разных государств разного размера, не так легко управлять. Лучше иметь 70 земель, защищающих собственную автономность и демократически представляющих местное население, а также дебюрократизированное центральное правительство с Брюсселем в качестве столицы и «федерального округа» Союза — это будет лучше, чем нынешнее страсбургское «охвостье» [182].

Соединённые Штаты Европы, органическое собрание крупных и достаточно автономных регионов (некоторые из которых состояли бы из нынешних государств — например, Чешская Республика и Ирландия), определило бы геополитику нового мира и ускорило ход истории. Только так Европа сможет конкурировать с долларом, освободиться от НАТО и вести переговоры с США на равных. Помня о человеческой трусости, я уверен, что такой порядок, структурная революция (тайно планируемая с конца европейских гражданских войн в 1945 году) и трудные роды новой и имеющей международное значение исторической сущности глубоко изменило бы взгляды современных французов — жертв причуд парижского государства. Мы должны доверять истории, эквивалентной движению, переменам и штурму.

В то же время необходимо радикально переработать «Шенгенскую зону» свободного внутреннего перемещения и подумать о принятии Союзом «логики крепости».

Будущим регионам необходимо дать большую власть во внутренних делах (культурных, лингвистических, образовательных и т. д.), ведь возврат к региональной идентичности на европейском уровне лишь увеличит нашу общую силу. Разные, но вместе: вместе мы сила, а поодиночке нет.

С экономической точки зрения необходимо подумать о возможности установления полуавтаркического общего европейского пространства. Глобальная свободная торговля нежизнеспособна. Объединённая Европа будущего должна ликвидировать Генеральное соглашение по тарифам и торговле [183]и принять умеренную, но эффективную форму континентального протекционизма. Нас достаточно много, чтобы не иметь никакой крайней нужды во внешней торговле, часто подразумевающей опасную передачу технологии.

В долгосрочной перспективе мы должны думать евростратегическими категориями. Горбачёв хорошо это понимал: «Это общеевропейский дом», — отмечал он. От Бретани до Камчатки, между берегами Груа и Керинаска [184]25000 километров, но народ один — граждане одной империи, представители одного европейского народа. Мы можем приютить гостей, но не захватчиков. Горбачёв просто хотел выразить эту мысль: все мы принадлежим к одной группе народов, нам нужно прекратить воевать друг с другом (вспомним о войне в Югославии — последней глупой европейской войне) и объединиться. Наши лингвистические различия мелки по сравнению с этнографическим сходством. Это германский подход к истории, этническая логика, утверждавшаяся против утопии Французской революции, которая не «демократична» (в греческом смысле слова), а, напротив, до ужаса тоталитарна.

Нам пошло бы на пользу присоединение к России и будущее построение Евросибири. Неприятное состояние современной России преходяще и кратковременно. Мы должны лишь противостоять (естественному и объяснимому) желанию США контролировать Евросибирь, обеспечить России защиту и финансовую помощь для предотвращения её будущего стратегического и экономического подчинения.

Кельты, немцы, греки, славяне, скандинавы, римляне, иберийцы… или скорее, мы, их наследники, должны считать себя единым народом, наследующим общую землю — гигантскую родину с колоссальными материальными и человеческими ресурсами, имеющую единую судьбу. Согласно менее амбициозной гипотезе эта страна должна простираться от Атлантического океана до русской границы; согласно самой амбициозной (её и следует всегда поддерживать) — это Евросибирь, которую также можно считать выражением идеи «Великой Европы», земли от Бреста до Берингова пролива, которая в 24 раза крупнее Франции. Это будет самая большая объединённая политическая единица в истории человечества, простирающаяся через четырнадцать временных поясов. «Политика только для тех, кто очень широко смотрит на вещи», — сказал Ницше.

Одной из наших границ станет Амур — граница с Китаем. Другими будут Атлантический и Тихий океаны, наши границы с имперской американской республикой, основной мировой сверхдержавой, чей геостратегический и культурный упадок уже был «вирусно» запрограммирован Збигневом Бжезинским (в то же время апологетом американской власти). Ещё двумя границами станет Средиземное море и Кавказ, граничащие с мусульманским блоком, менее разделённым, чем обычно думают. Этот блок не даст нам спуску и, вероятно, станет нашей главной угрозой, но в то же время, если мы будем достаточно сильны, он сможет стать и отличным партнёром…