Гийом Фай - Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд.

Несмотря на все его недостатки, я считаю, что современный Европейский Союз станет прелюдией к подлинной федерации, соответствующей диалектическому процессу: ведь когда произойдет катастрофа, этому бессильному Союзу придется пройти через революционные перемены (именно они, а не опасное восстановление модели национальных государств являются нашим будущим путем).

Лозунг «Независимая Франция в сильной Европе» утопичен и противоречив, ведь:

1) сильная Европа не может основываться на соглашении между 20 независимыми нациями;

2) независимые нации, не согласные на передачу своего суверенитета, не смогут стать основой сильной Европы;

3) сильная Европа, на мой взгляд, может возникнуть лишь как федерация автономных европейских регионов, так как огромные различия размеров европейских наций не дают построить жизнеспособный федеральный и политический союз (что и подтверждает нынешняя глупая попытка это сделать).

Поэтому мы должны относиться к нынешнему Европейскому Союзу с макиавеллианским цинизмом, чтобы разрушить его изнутри. Ален де Бенуа пришёл к тем же выводам, развивая идею европейской империи, отвергая французскую якобинскую модель и осуждая недостатки современного ублюдочного Союза. Де Бенуа также объяснил, почему голосовал за Маастрихтский договор (см. «La ligne de mire, II»). Европейцы, возможно, находятся в процессе неуклюжего заложения фундамента нового государства или, если точнее, новой империи. Подобно всем великим революциям, эта происходит среди каракуль, а не роскошных завитушек. Она позволяет быть ведомой, по выражению Ленина, полезными идиотами, одержимыми (это знак народного бессознательного) плохо поданной интуицией (соответствующей логике политического подавления, описанной Парето): развитием макроконтинентальной оборонной стратегии перед лицом растущей угрозы иных народов — стратегии «гигантского ежа».

Не путайте: современный Европейский Союз далёк от идеала, как и все незаконченные великие исторические свершения. Ничто не происходит по пророческому сценарию интеллектуалов, ведь «всякое искусство — страдание», как сказал Ницше. Но именно по причине несовершенности этого союза нам следует исправить его и вымостить дорогу революции.

Повторюсь, что диалектический переход от современного бессильного и подавляющего Европейского Союза к представляемой мной федерации может случиться только после ментального шока катастрофы (не стоит забывать, что радикальная перемена духа после поражения 1940 года привела к ранее немыслимым формам политической организации). Этот ужасный Союз имеет одно простое, но важное достоинство — он может заставить весь мир использовать категорию Европы . Кроме того, он уделяет много внимания регионам, кирпичикам будущей федеральной империи, связанным этнической идентичностью, которую холодные государства, находящиеся в состоянии кризиса, уже давно потеряли.

Идеология бессильна, если остается вне обсуждения. Ограничив себя идеей «Франции», она никогда не получит никакого политического влияния. Последователи Морраса совершили идеологический выход из истории в тот самый момент, когда решили привязаться к старому понятию роялизма. Мы не должны повторить ту же ошибку, приняв устаревший французский национализм. Возникает новое вместилище — Европейский Союз. Давайте заполним его тем, что у нас есть. Европейский национализм — это путь вперед.

Разве не ясно, что республиканская идеология французского национального государства не может защитить народ «шестиугольника» [178]? Что французской культуре и языку это государство не нужно? И что у нас уже сейчас есть политическая сущность, принявшая похвальное решение установить единую валюту и флаг — фактически, строящееся государство?

Изолированную и насчитывающую всего 0,9% населения мира Францию не защитить и не привести в движение. Уже сейчас 40000 французов переехали в Силиконовую долину около Сан–Франциско. Их сменило такое же количество ничего не умеющих нелегальных иммигрантов. Что до модели «Европы наций», не подразумевающей никакую передачу суверенитета, то она создаст лишь пустую оболочку, с которой американцы — «первая держава в Европе», как они сами любят говорить — будут играть в «разделяй и властвуй». Для самоутверждения и сопротивления в эту сложную эпоху создания огромных мировых блоков нам нужна империя, а не дипломатическая ассоциация маленьких или средних псевдонезависимых государств (которые никогда не достигнут обоюдного согласия), соответствующая устаревшей модели Венского конгресса 1815 года.

Те, кто считают, что имперское и федеральное европейское государство «убьёт Францию», путают политическую сферу с этнокультурной. Их понятие принадлежности механистично и статично. Исчезновение парижского государства — если уж говорить как есть — никоим образом не будет угрожать силе и идентичности народа древней Галлии. Напротив, оно укрепит её.

Для построения будущего федерального (и имперского) европейского государства должно исчезнуть статичное французское понятие «закона почвы», унаследованное от Революции. Причина тому проста — традиции британцев, испанцев, немцев, славян и прочих ближе к праву крови, а значит, и французам следует отказаться от части своих унифицирующих притязаний. Стойкая приверженность (будь то правых или левых) французскому якобинскому государству означает проторение пути для автоматической массовой натурализации. Натурализованные, а не интегрированные «французы» никогда не почувствуют себя французами, а всегда будут считать себя арабами или африканцами. Ведь они мыслят этническими категориями.

К сожалению, уже сейчас в Германии, находящейся под влиянием французских левых и собственного хронического комплекса вины и чувства ненависти к себе, говорят о принятии закона почвы. Однако с точки зрения европейской федерации, основанной на автономных регионах с традиционными корнями и более не зависящей умственно от бесплотной якобинской идеологии и возникшей вследствие Великой французской революции идеи космополитизма, такие места как Бавария, Пфальц, Бургундия или Окситания вернутся к этнической сущности и легче справятся с современными табу на право крови — право, которое будет законодательно закреплено.

Переход к федеральному государству не уничтожит физическое тело Франции, а укрепит его. Как? Вдохнув новую жизнь в автономные регионы: Бретань, Нормандию, Прованс и т. д., которые откроют себя заново в рамках общего европейского дома. В федеральной Европе Франция вернётся к своей глубокой сущности: Галлии.