Виктор Сиголаев - Пятое колесо в телеге [litres]

Пауза.

Почему она опять молчит? Что опять не так-то?

– Але, Лен. Лена! Ты где?

Короткие гудки в трубке.

Э-э…

Блин, ну я и кретин! Дурашливо драматический…

Смягчил напряжение?

Ранним утром наш город прекрасен!

Солнце еще толком не встало, но кругом уже светло и ядрено. В сонных жилых кварталах оголтело судачит птичий бомонд. В ранние часы пернатые вообще в ударе – оккупировали все акации в округе и орут как ненормальные. Поднимется светило чуть выше, и они, конечно, спекутся, притухнут от жары и замолчат – вот поэтому сейчас и отрываются вволю!

Что это? Не верю своим ушам. Кукушка? В Крыму? Да нет, не думаю. Горлица, скорей всего – ишь, какая горластая попалась. Хотя… а у нас вообще водятся на юге кукушки? Почему бы и нет?

А ну их!

Со стороны моря чувствовался упругий ветерок, несущий бодрящую прохладу. Даже угадываемый в воздухе солярный выхлоп после рабочих катеров-трамваев, снующих по акватории бухты, общей картины утреннего фреша не портил. Напротив, сизый привкус мазута даже как-то по-особому настраивал на деловой, рабочий лад.

Что-то гуднуло в центре.

Вообще-то шума машин, этого привычного и повседневного фона всех крупных мегаполисов страны, конкретно в нашем городе толком особо и не слышно. Почти. Все же как благословенно мало на дорогах автотранспорта… по нынешним временам! Это просто счастье какое-то, по достоинству не оцененное современниками «развитого социализма». Изредка только где-то прорычит басовито какое-нибудь чудо из гнезда отечественного автопрома да угадывается за домами вездесущий шорох троллейбусов, заполошно снующих по маршрутам. Эти тихушники разве что на крутых спусках-подъемах повизгивают чуть громче, да и то не в счет.

Не напрягает.

Самыми шумными на поверку оказываются поливальные машины, омывающие в преддверии жары и без того практически стерильную брусчатку. «Расческой» идут, одна за другой, притормаживая разве что у цветников и газонов, дабы устроить целенаправленную водную феерию для избалованной от чрезмерного ухода флоры. К слову, цветов на площадях и в парках действительно избыточно много… было в то время. Гораздо больше, чем в двадцать первом веке. Впрочем, пока для меня эта цветочная эпоха – опять «настоящее». «Пре́зент инде́финет», как завещала нам школьная англичанка.

Надеюсь, к добру…

Наслаждаясь утренней свежестью, я шел в техникум вдоль набережной Артбухты. «Арт» не в смысле искусства, а как раз сильно наоборот – в смысле Артиллерийской, что к искусству имеет довольно опосредованное отношение. В отличие от меня: на спине – гитара грифом книзу, в карманах куртки – кусок мыла в мыльнице да зубная щетка с пастой, завернутые в целлофан. Вот и весь мой нехитрый скарб арт-андеграунда – достаточный для комфортного обустройства в студенческом стройотряде.

Я специально вышел из дому ни свет ни заря, чтобы вдумчиво и со вкусом совершить променад вдоль сочной синевы слегка взбудораженных по случаю утреннего ветерка волн. По траверзу моего курса наблюдалось, как говорится, «умеренное волнение», балла этак в четыре, не меньше. Видно даже, как некоторые катера вдали рыскают натужно по водной глади, а то и вообще зарываются носом, опасно раскачиваясь в килевой плоскости. В «диаметральной», если быть точным – так это называется в теории судостроения, я ведь-таки на корабела учусь, хоть и на мазутной кафедре.

Шарим мало-мало в этих «железных коробках».

– Эй, салага! Прими конец!

Не понял. Кто это тут «салага»? Настоящий корабел, на секундочку, и обидеться может на такое обращение.

Я оглянулся.

К бетонной отсечке набережной опасненько так притирался прогулочный катерок, затейливо стилизованный под пиратский ботик: черная мачта с «Веселым Роджером» на топе, рубка, отделанная фанерой, огромный дрын, примотанный к носу суденышка, типа бушприт благородного парусного судна, и явный переизбыток разного рода бегучего такелажа – какие-то канатики, тросы, ванты и прочая бессмысленная паутина, призванная внушать сухопутным простакам романтические ассоциации морского средневековья.

Кич!

Невысокий мужичонка в шикарных старинных ботфортах и современном спортивном костюме, надо сказать, довольно засаленного вида выразительно помахивал бухточкой причального троса, небрежно придерживая штурвал свободной рукой. И при этом он еще и рулил!

Смертельный номер.

Ну да, сегодня ведь действительно штормит, хоть и «умеренно». При таких условиях паркануть эту калошу, да еще и в одиночку, достаточно проблематично. Можно сказать, невозможно. Совсем без башни морской волк!

Не зацикливаясь на «салаге», я без лишних рассуждений крутанулся на месте и бросился помогать горе-мореходу. Дело ведь нешуточное! Сейчас как брякнет сей утлый челн о бетонные блоки пирса – собирай потом по частям эту конструкцию вместе с останками пирата-неадеквата. А тот даже и не напрягался. И сомнений в человеческой отзывчивости вовсе не испытывал – швартов белесо-голубого цвета уже летел в мою сторону. Немного волнуясь от неожиданности и ответственности момента, я тремя петлями закрепил веревку на пеньках небольшого чугунного кнехта, вмонтированного в бетон причала. Махнул рукой. Горе-капитан моментально врубил реверс, сдал назад и ловко выпрыгнул из катера, держа в руках вторую бухту. Даже движка не заглушил! Уже самолично закрепил кормовой линь на втором кнехте. Врастяжку.

Лихо. И ведь получилось же все у него!

Псих.

– Хвалю, салага.

А вот сейчас эту фамильярность, думаю, стоит уже обсудить. Самое время!

– Я вам не салага! – окрысился я, и… смутно показалось, что как-то жалко прозвучал этот мой протестующий писк. Невыразительно. Захотелось почему-то развить тему, по крайней мере хотя бы до уровня уже впрыснутого в кровь адреналина. – Вы совсем больной, дядя? На голову? В такой шторм… швартоваться!

– А че?

– А ниче! А если бы я крепить не умел? Жить надоело?

– А че тут уметь?

– Фу-ух, – выдохнул я. Бесполезно разговаривать с этими морскими беспредельщиками. Вроде бы взрослый мужик, серьезный. Даже на артиста какого-то похож. Э-э… Приемыхов? Ага, точно! Вылитый Лузга из «Холодного лета пятьдесят третьего». Только в просоленно-морском варианте и… в ботфортах на треники.

Нужно успокоиться и восстановить собственное благостное состояние, которое на данную минуту ухнуло куда-то в пропасть.

– Ладно, проехали. Швартанулись, и хорошо. Прощевайте… барин.

И решительно зашагал прочь.

– Эй! Постой-ка.

Ну что еще? Я оглянулся.

– Ты это… Хочешь прокачу?

– На этой каракатице? Да что-то не сильно. Но… прогиб засчитан.