Виктор Сиголаев - Пятое колесо в телеге [litres]

Посудину еще раз крепко качнуло, как-то очень резво на этот раз. И так же резко словно ледяной плетью шибануло меня по спине. Холодом! До нестерпимой боли, превратившейся в ослепительную вспышку в плотно зажмуренных глазах. До потери сознания на долю секунды.

До кратковременного помешательства.

Все исчезло…

– Эй, салага! Прими конец!

Боль в спине схлынула так же скоро, как и пришла.

Я вновь стоял на твердом пирсе.

Ходившей ходуном предательской палубы под ногами уже не было. И вонючего трюма с женским коленом…

А за спиной кто-то опять обзывал меня «салагой»! Да еще, словно дразнясь, вновь предлагал ловить причальный конец пришвартованного уже не далее как пятнадцать минут назад катера.

Я крутанулся на месте.

Изуродованное под пиратскую шхуну суденышко было не пришвартовано! Метрах в десяти от пирса оно под опасным углом вновь неслось к бетонным бокам причала, а чумазый капитан в ботфортах призывно размахивал бухточкой голубоватого троса.

Я застыл как вкопанный.

Словно в замедленной съемке, совершенно без эмоций наблюдал за эпическим кораблекрушением несчастного судна. С оглушительным треском катер, роняя размалеванные фанерные надстройки, влепился в бетон набережной. В разные стороны брызнул щебень, металлическая окалина и щепки бутафории. Даже на расстоянии я почувствовал, как дрогнула твердь под ногами! Жизнерадостный человек за штурвалом исчез, будто его косой подрубили, – видимо, кувырнулся через ступеньку в трюм. А горемычная «Сатана» с перекошенным фальшбортом и приличного вида вмятиной чуть выше ватерлинии самостоятельно уже рыкнула движком, в скачке поменяла курс по своему усмотрению и, подрагивая всем корпусом, как побитая собачонка, почапала в сторону выхода из бухты.

Минут десять я еще наблюдал это эпохальное бегство «грозы морей» из мирного города, потом на палубе мелькнула засаленная спортивка очнувшегося от шока морского волка, и катер, вздрогнув от резкого поворота руля, исчез за Хрустальным мысом, унося в своем трюме вонючую и страшную загадку.

Живуч же мерзавец! Обоих… мерзавцев, кстати, касается.

Дела-а.

В совершенно охреневшем состоянии я отстраненно разглядывал валяющийся в изобилии на причале фанерный мусор с обрывками бегучего и совсем недавно еще стоячего такелажа. Обломки гордого фрегата «Сатана». Как судно назовешь…

А что это вообще только что было?

Что за помешательство?

Я что, опять взялся за старое? Опять прыжки? Четвертью часа больше, четвертью часа меньше – пустяки какие. Что же меня так носит по линейке времени? Или… надо спрашивать – «кто же»? Кто-то за этим стоит? Разберись тут.

Достали!

Злобно скрипнув зубами, я развернулся и решительно зашагал в техникум, придерживая правой рукой гриф гитары, как кавалерист шашку.

Испорчено утро.

Да был ли мальчик-то?

В смысле девочка. А не примерещилось ли мне то убиенное женское тело?

Действительно. Я что, конкретно видел труп? Нет. Лишь какую-то паклю на полу, похожую на женские волосы, да бугор под тряпьем. И еще… колено.

Колено?

Я задумался, на автопилоте пересекая площадь Нахимова. Ну да, иссиня-белое голое колено, выглядывающее из-под тряпок. Круглое. И явно не мужское. С чем его можно перепутать? Ну… если честно – с чем угодно. Да и темно было в том трюме…

Но ведь был еще и запах.

Да что там запах, вонь! Вонища, от которой глаза слезились, а нос возмущенно протестовал перед необходимостью очередного вдоха, намекая без обиняков, что дышать, между прочим, можно еще и ртом. Ага! Глотать ртом молекулы миазмов? А откушать сего блюда не желаете ли?

Жизнерадостный спазм тут же послушно скрутил мне желудок, и я с трудом удержал собственный завтрак, рвущийся на вековую мостовую городской площади. Легкий, на мое счастье, был завтрак – всего-то яичница да булка с маслом.

Чай еще…

Ой, зачем я все это вспомнил? Второй позыв был несоизмеримо резче, убедительней и, я бы сказал, нравоучительней – пришлось даже схватиться за рот обеими руками. А на катере меня почему-то вовсе и не мутило. Всего лишь полоснуло ужасом по нервам, словно плетью…

Я остановился как вкопанный.

Даже как-то тошнить перестало. Разом.

Ах вот оно что-о! А я уже голову сломал себе в нескольких местах, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь мало-мало значимые закономерности в этих темпоральных фокусах с прыжками.

Всему причиной – ужас!

Животный, раздирающий страх, от которого мороз по коже и шрапнель ледяных осколков по спине – от копчика до затылка. И как результат, ба-бах – на пятнадцать минут назад, вспять по жизни! На исходную, что называется. Типа будь любезен, мил-человек, прими меры, дабы впредь не шокировать при повторном заходе наш хрупкий, впечатлительный и горячо любимый организм.

Новый шанс тебе! Используй его с умом.

Вот поэтому у меня тогда ноги-то и отнялись – как раз в тот момент, когда капитан божьей милостью Дьябло повторно предлагал мне, салаге, ловить швартовый трос. Стоял я, будто пришпиленный к грунту неведомой силой, и только хлопал в опупении своими гляделками в сторону, где происходило монументальное столкновение пиратского корвета с равнодушными рифами городской набережной. Избежал, выходит, таким вот оригинальным образом грядущего ужаса на этой чертовой лодке.

И с Ленкой ведь, с той самой студенточкой, та же схема была…

– Караваев? Это ты Караваев?

Какой-то здоровый рыжий парень приближался ко мне со стороны ворот техникума.

– Чего молчишь? Так Караваев ты или нет?

Я сбросил с себя оцепенение:

– Ну.

– Ха! – развеселился рыжий, подходя. – «Ну» да или «ну» нет? Ты уж определись, сынок.

Еще один философ.

Нет, ты только посмотри – то «салага», то «сынок». Меня реально обидеть хотят этим утром?

– «Ну», положим, «да». Караваев.

– Тогда и я – «ну», аналогично «да». Только Фасула́ки. Это у меня фамилия такая. Правда, неплохо? Ну, будем знакомы! – Парень, веселясь, протянул мне руку. – Жорик. Тебя Надрез предупреждал обо мне?

– Кто? – опешил я, автоматически пожимая огромную ладонь рыжика. – Надрез?

– Секретарь комитета. Витя Надрезов.

– А-а. Который тезка? Ага, предупреждал.

– Эй, Караваев! Ты чего, не проснулся еще, что ли? Какой-то приторможенный ты на вид. Очнись, боец! Ты же староста.

– Знаешь что… Жорик, – моментально окрысился я. – Не твое дело, приторможенный я или нет.

– Ладно, ладно, – примиряюще вскинул руки новый знакомец. – Остынь. Не приторможенный. Просто флегматичный. Вот твои списки, держи. И пойдем автобусы ждать. К воротам. Ты куришь?

Я отрицательно мотнул головой.

– Тогда не предлагаю. – Жорик чиркнул спичкой и с удовольствием затянулся сигаретой. – Слыхал? Есть что-то недоброе в мужиках, не пьющих вина, избегающих женщин и не курящих добрых сигар. Цитата, между прочим! Знаешь откуда?