Виктор Сиголаев - Пятое колесо в телеге [litres]

Фигуристая на загляденье, только очень изящная.

– Ты из нашей… то есть… из группы М-111?

Застенчивый кивок в ответ.

Да как так-то? Я ведь не мог никого забыть!

Откуда в этой версии моей реальности появилась сия «Барби»? Не было в нашей группе никого даже и близко на нее похожего! В других местах – возможно, но в технаре! Железно нет. Такую грех не запомнить.

Может быть, как вариант, она быстро отчислилась из технаря в моей прежней жизни? Так, что даже в стройотряде не успела побывать. Тогда – да, сходится. Тогда при таком раскладе мог я ее и не встретить.

Успокоился немного, выбрав себе более или менее приемлемое объяснение.

– А как звать тебя… Швецова?

– Вика. А тебя?

– Да… тоже. В смысле – Витей меня зовут. Получается, как и тебя.

Девчонка хихикнула, тут же став похожей на веселого лисенка:

– Смешно. Виктор и Виктория.

Я растерянно пожал плечами:

– Чего тут смешного-то? Просто… тезки.

Опять тезки. Мало мне было комсомольского вожака!

– Да нет же! – щебетала девчонка, семеня за мной между рядами коренастых виноградников. – Смотри, «Виктор и я» – получается Виктория! Понял?

Что она хочет этим сказать?

Что за «тонкие» намеки на «толстые» обстоятельства? И вообще про Викторию и Виктора – это древний «баян» из арсенала сопливых статусов гламурных львиц социальных сетей. А! Тут же этого нет. Так что, получается, сама придумала эту фишку? Родоначальница?

– Прикольно, – равнодушно бросил я через плечо. – А папа у тебя не Анатолий, случайно?

– Нет. Брони́слав. Стогис Бронислав. Он литовец. А Швецова я по маме.

Вот откуда такая белая, нетипичная для наших мест кожа! И конопушки.

– Виктория Брониславовна. Увесисто! На тебя посмотришь – иначе как Брониславовной и не назовешь! Повезло так повезло.

– Почему?

– Да у тебя имя с отчеством, как у главбуха какой-нибудь солидной конторы. Сразу представляется центнер живой женской плоти. Короче, не идет тебе.

– А какое имя подошло бы?

– Ну-у… Тошка, например. Тошка-Виктошка. И без отчества чтоб…

– Мне нравится. Зови меня так.

Я вздохнул. Почему у меня ощущения, что меня… кадрят?

Обычно бывало наоборот!

– Ну ладно… Тошка. Это твои ящики?

– Ага. Тут пять, там пять и в конце еще десять.

– Да ты, мать, стахановка! – Я ухватил сразу четыре ящика и, пыхтя, почапал «сдаваться». – Не надо, не бери!

Это я заметил, повернув голову, как пигалица вцепилась в оставшийся одинокий ящик.

Ага. Так она и послушалась. Вот характер!

Потянулась за мной, пошатываясь и багровея от напряжения. Фигасе она слабенькая! Того и гляди, на вынужденную посадку пойдет. Пропеллером в борозду. Как она вообще до пятнадцати лет дожила?

Лисенок Тошка.

Полудохлый.

Решительно поставив свои ящики на грунт, я развернулся и отобрал у нее непосильную ношу. Виктория Брониславовна пискнула было протестующе, но я сделал вид, что тут никого нет, – легко оттер ее плечом, даже не почувствовав в воздухе какого-либо сгустка материи. Поставил на свою стопку пятый ящик и, крякнув, взял вес. Тяжело, блин! И видимость по курсу нулевая, так как перед глазами – кусок фанеры. Благо направление можно корректировать по виноградным рядам справа и слева.

А вот спереди… только по наитию.

Только слабое у меня «наитие» оказалось. Ненадежное!

Именно по этой причине в конце своего нелегкого пути я, вместо того чтобы триумфально вытереть пот с заслуженного лба и омыться в лучах женского восхищения, банально споткнулся о вездесущего учетчика, оказавшегося у меня на пути, и… низринулся оземь!

Аки дуб.

А что? Дуб и есть, потому что грохнулся я как бревно неодушевленное. Вместе с ящиками, разумеется. И вместе с Фасулаки, которому мало того что досталось от фанерных углов, так еще и бо́льшая часть виноградной массы опрокинулась именно на разнесчастного грека, как на участника нашей инсталляции, занявшего позицию «я тут снизу полежу».

И «полежу», и «покричу», ибо Жорик подо мной и виноградом заверещал так, что о его неприятностях услышал весь наш рабочий гектар. Со всеми живыми организмами на его поверхности. А это сто на сто метров, на секундочку!

Вот умеет же человек привлечь к себе внимание!

И праздник для людей устроить – не хуже, чем фестиваль бразильский! Я некоторых слов, что доносились из глубин виноградной кучи подо мной, даже в своем почтенном возрасте никогда не слышал. К тому, что они уж точно не являлись древнегреческими вульгаризмами. Все родные, исконно русские.

Так даже и не в словах дело!

Сначала Жорик просто нечленораздельно орал, как раненая выпь. Потом стал разделять члены и воспроизводить вербально те самые чудо-образы, что ввергли меня в краткосрочное изумление. Затем, не вставая, хотя я, к примеру, был уже на четвереньках и занимался расчисткой эпицентра беды от остатков раздавленных гроздей, и не замолкая, Жорик стал проявлять первые признаки агрессивности. И ко мне, и к винограду, и к ящикам, причем последним доставалось на порядок больше, так как я большей частью уворачивался от его хаотичных попыток нанести мне телесные повреждения и руками, и ногами.

В какой-то миг я обнаружил, что всю эту идиллию сопровождает жизнерадостный девчачий смех. Радостный и лучезарный, аки родничок весенний!

Какая черствая девочка!

А вдруг… Фасулаки себе сломал что-нибудь?

Хотя вряд ли. Переломами так не машут.

Как-то на удивление оперативно стал массово прибывать встревоженный народ и, даже толком не разобравшись в ситуации, послушно начинал ржать. До обидного дружно. Уж больно заразительно хохотала Виктория Брониславовна. Тошка-Виктошка, злой и бездушный лисенок.

Потом зараза неконтролируемого ржача накатила и на меня.

До слез, до размазанного виноградного сока на пыльной физиономии. Вот про этот фестиваль радости я и упоминал раньше! В итоге – булькающе и басовито загыгыкало даже где-то снизу, из кучи фанерных обломков в луже липкого сока. Из центра мира!

И для присутствующих это стало отмашкой для второго цикла истерики.

Позже выяснилось, что в кутерьме кто-то у Жорика стырил листочек с точками, над которым полдня трудился поверженный бог маркетинга. Учет у учетчика был сорван. Короче, у грека день точно не задался.

Зато посмеялся вместе с нами от души. Смех продлевает жизнь и чистит карму!

А мы с Тошкой после непродолжительных разборок в конечном итоге оказались в конце ее виноградного ряда сидящими на ящиках спина к спине. И нас по очереди раз за разом пробивали судорожные всплески постепенно угасающего веселья, сжигая остатки жизненных сил. На излете. Давненько я так не смеялся!

А зря.

В какой-то момент я вдруг почувствовал, что взрослая моя составляющая превратилась в исчезающе малую точку, загнанную глубоко в подкорку головного мозга. В далекую звездочку, которую пока еще видно, но ни света, ни тепла уже не получишь.