Виктор Сиголаев - Пятое колесо в телеге [litres]

Потому что к красавцу-комсоргу утром приехала дама.

Нет, не так – Дама (с большой буквы).

Это к продолжению темы «О девчонках».

Пока я интриговал с Цимаковым, а потом хлопал восторженной варежкой по красотам Золотой балки в направлении всех четырех сторон света, на дороге от автобусной остановки появилась одинокая женская фигурка в ситцевом сарафане. И постепенно наш птичий гвалт на крыльце «бараков» странным образом сошел на нет – сменился восхищенным затишьем перед бурей грядущих обсуждений увиденного чуда.

Потому что девушка была прекрасна!

То есть без натяжек. Тонкий стан, высокая грудь, длинные ноги – все это братья-тинейджеры оценили по достоинству еще на подходе. Так сказать, на дистанции первичной оценки. А вот когда объект приблизился на расстояние более детального осмотра, тогда все и выпали в осадок. Затихли, очарованные. Потому что…

…К нам явилась Гармония!

Или можете называть ее Идеалом, Ангелом, Совершенством – все подойдет. Бывают в мире такие женщины – покоряют всех и сразу. Оптом. Ровными штабелями.

Длинные светлые волосы, загорелая кожа, огромные зеленые глаза, даже без намека на какой-либо макияж. Не надо! Природа уже все разукрасила. Тонкая переносица с небольшой горбинкой, капризно-упрямый рот с пухлой нижней губой и трогательно изогнутой верхней. Высокие скулы, уверенный взгляд, я бы сказал, издевательски-уверенный взгляд хищницы, осведомленной о том, что жертвы уже парализованы. И готовы к употреблению.

Только кто бы нас употребил? Не по Сеньке шапка!

Истинный счастливец уже топтался на крыльце, сонно потягиваясь, – явно «даванул на массу» после завтрака. Наш комсомолец – известный неженка и сибарит.

Вот тут я к нему и подкатил насчет Тошки-Виктошки. Как раз тогда, когда все остальные обреченно млели от чудесного видения. А вот у меня, к счастью, есть вакцина от коварных женских чар. Привит, знаете ли. Слов нет – прекрасный экземпляр двигается по комсомольскую душу, но и я…

А что я?

В общем-то хвастаться нечем.

Просто знаю на своем собственном опыте, какие опасности сопряжены с женщинами, прелести которых безоговорочно признаются абсолютно всеми. Мужиками, я имею в виду, потому что, скажем, даже наши технарские девчонки явно не увидели в этой «телке» ничего особенного. И по этому поводу дружно и неприветливо прищурились: «Подумаешь! Фифа…»

Даже безобидная Тошка, за которую я сейчас ходатайствовал перед полусонным комсомольским лидером, выглядела крайне ершистой. Рефлексы, скорей всего. И вообще вся публика жестко разделилась в своих предпочтениях – ровнехонько по гендерному признаку.

А я тем самым под шумок получил добро на переназначение учетчика достижений виноградарского хозяйства.

– Здравствуй, Витя.

Хоть я и «привит», как хвастался раньше, но все равно екнуло. Я ведь тоже Витя! Хоть и размерами поменьше.

У видения оказался чрезвычайно сексуальный грудной голос – низкий и глубокий. Обволакивающий. Таким голосом, как правило, вселяют надежды на безумные ночи и не менее сумасшедшие дни. Дни… во грехе.

В страстном и непристойном грехе!

Гипноз?

Где-то неподалеку дружно клацнули не совсем аккуратно закрывающиеся челюсти случайных ценителей. Несовершеннолетних, надо отметить. И неискушенных.

– Привет, Оль, – лениво махнул рукой комсомолец, ломая зевоту. – Пойдем ко мне. Фасулаки. Где Фасулаки? Жорик! За старшего. Я позже подойду.

И скрылся с чудесной княгиней Ольгой в тени палат царских.

В смысле – потащил подругу в «бараки», люто ненавидимый всем мужским коллективом двух студенческих групп. Ну, разумеется, кроме меня.

Мне пофиг… почти.

– Кто это? – шепнула Тошка, приблизившись. – Подружка Надрезова?

– Да нет, – постарался я придать голосу равнодушия. – Мама евонная. Сынка вот приехала проведать. Не обижают ли, хорошо ли кормят, поят…

– Дурак! – хихикнула моя новоявленная герл-френда. – Красивая она! Вот бы мне такой стать.

– Ты лучше! – заверил я ее совершенно искренне. – Ты настоящая. Живая. А она, как… Снежная королева. Ледышка! Хоть и загорелая. Иди сюда…

Странно, но Тошка стеснялась целоваться на людях. И меня это крайне забавляло. Я опять почувствовал, как взрослая составляющая сжимается в подкорке в пульсирующую точку. Вот и правильно! Стариканам тут не место.

– Витя! Не на…

Ага, сейчас!

Я запечатал ее рот поцелуем.

Виноградная девочка, пахнет как сорт «Изабелла» – солнцем и лесной земляникой.

Стихла, затрепетала как пойманная птица. Только глаза зажмурила – сильно-сильно. Это чтобы окружающих не видеть, я знаю. Народ косится на нас, усмехаясь понимающе – покровительственно и цинично! Так, как к этому и должны относиться настоящие мужики в пятнадцать-шестнадцать лет.

И только я один чувствую мощные флюиды зависти.

Утренний шок у них – сначала появление замечательной Княгини, потом эти обжималки-целовалки на виду у всех. К слову, скоро эти нежности станут повальной модой у нас на курсе – как раз после окончания второго семестра, следующим летом, получается. Напряжение первого года обучения схлынет, появится уверенность в своих силах, и гормоны неконтролируемо хлынут в освободившееся после учебного ажиотажа пространство.

А мы вот с Тошкой чуть поторопились с романтикой. Поэтому и на таком прицеле у всех завистников. Я до сих пор не понимаю – кто из нас кого «снял»? И есть у меня смутное подозрение, что…

– Фасулаки! Я не понял, какого черта вы еще здесь? – выглянул из окна своего персонального номера Надрезов. – А ну, марш на плантации! Чернокожие.

– Все! Погнали, толпа! – слегка важничая, скомандовал Жорик. – Выходим на дорогу и притормаживаем. Там проверка. Старосты, списки взяли? Караваев, Смирнова! Вас спрашивают!

– Караваев задержится! – донеслось из «бараков». – Возьми у него журнал. Сам людей проверишь. Не маленький.

Я недоуменно закрутил головой.

Задержится? С какой это стати?

Тошка ничего не спросила и не прокомментировала, а только странно на меня посмотрела, присоединяясь к выползающим на дорогу бригадам. Она вообще умеет быть немногословной – для женщины это достоинство. Пардон, в данном случае для девочки.

– Зайди к Надрезу, – продублировал Жорик, забирая у меня бумаги, репетова́л, как назвали бы это бравые морячки – И не тормози тут, норма все равно за тобой! Не советую забывать.

Я пожал плечами и отправился внутрь здания. До чего же злопамятный тип этот вредный грек! А ведь он мне сначала даже понравился. Рыжий предок Чубайса!

В сравнении с набирающей обороты жарой на улице внутри помещения пока еще царила приятная прохлада. Ненадолго, надо думать. К одиннадцати и здесь начнется душегубка, это я хорошо помню. Дверь в кабинет воспитательского состава, где разместили нашего начальника, была приглашающе открыта.