Виктор Сиголаев - Пятое колесо в телеге [litres]

У руля остался подросток! Полноправно и вседозволенно.

– Фу-ух! Слушай, Тошка, а ведь это из-за тебя весь бедлам, прикинь?

– Бедный Жорик!

– Бедный Йорик!

И вновь трясучка от смеха.

Тупые темы, тупые фразы – отчего же так легко и чисто на душе?

Что раньше мешало? Неужели… я сам? Тот, который взрослый. Со всей своей памятью, моралью и жизненными принципами? Старая зануда!

– Я липкий, как повидло.

– Пожалуйста, не мойся сегодня.

– С чего это вдруг?

– Поработаешь у нас в бараке ловушкой для мух. И комаров!

И сама смеяться со своей шутки! Да так, что заскользила с ящика куда-то вбок, под лозы. Я повернулся и поймал ее как пушинку. А потом неожиданно для самого себя развернул и поцеловал в смеющиеся губы. Она затихла и ответила на поцелуй – легко и естественно. По-взрослому.

Как будто не целовалась сейчас в первый раз в своей жизни.

Откуда я это узнал? Просто почувствовал.

Ее губы пахли виноградом.

А утром следующего дня на стене поселковой столовой, где мы завтракали и ужинали, появился «уджат». Та самая пресловутая буква «Я» с глазом вместо верхней петельки. Значок был намалеван битумом и вонял соляркой – смола к утру даже не успела просохнуть. Вниз по стене от зловещей каракули стекали жирные черные подтеки.

Эпичненько получилось.

Жутковато даже на первый взгляд. Вряд ли этот эффект планировался намеренно – просто Цимакин со своим подручным соратником вряд ли особо аккуратничали во время совершения этого высокооплачиваемого злодейства. Видимо, сильно торопились.

Честно признаюсь – пару дней назад мне было бы на это наплевать.

Ну, делает селюк какой-то странный гешефт на свой страх и риск, пакостит по-мелкому. Что здесь такого? Причем пакостит он, что особо умиляет, себе подобным – другим, местным селюкам. Братьям по разуму. Приобщает, так сказать, дремучих крестьян к высокому искусству граффити.

А мне что, больше всех надо? Я им худсовет, что ли? Или совесть нации? Даже и не супергерой, знаете ли, – как-то слабо приживается сей чудесный американский персонаж в нашем российском менталитете, даже не знаю и почему.

И все бы так, но…

Нюансы появились, знаете ли. Интерес.

Ибо поменялось кое-что в этом подлунном мире – как раз с момента получения сзади по моей ни в чем не повинной голове коварного удара от неизвестного почитателя. И появления после этого в моем кармане загадочного фантика с кракозяброй. Уж больно навязчивые совпадения, не находите? Я этот «уджат» вообще третий раз в жизни вижу. И все разы – за последние два дня: в первый – у Цимы в автобусе, потом – на подброшенной бумажке и наконец – тут, на стене местной харчевни. «Три пескаря»! Шедевр в исполнении хитросделанного и малоизвестного художника. И где-то между этими тремя эпохальными событиями – не менее эпохальный приход кастетом по моему персональному затылку.

Заинтересуешься тут!

– Стой! Раз-два, – ухватил я за плечо пробегающего мимо Циму. – Погодь, душа моя. Перетереть надо.

– Чего ты? Что надо? А ну, отпусти!

– Отпустил. Не напрягайся, все нормально, – поднял я руки ладонями вперед. – Ты как из «бараков» свинтил, лишенец? Я ночью два раза людей проверял.

Цима усмехнулся:

– Как надо, так и свинтил! Стучать пойдешь?

– А за «стучать» можно и в глаз получить. Что за предъявы? Я что, повод тебе давал?

– Ну, не давал. А чего пристал тогда?

Я облокотился спиной о стену, скрестил руки на груди и сделал вид, что решаю для себя тяжелую морально-нравственную дилемму. До выхода на плантации из «бараков» было еще минут пятнадцать. Времени для лицедейства навалом.

– Тут такое дело, Цима… – начал я типа «мямлить». – Гляжу, пошел уже у вас процесс настенной росписи. А мне сейчас и вправду деньги понадобились. Позарез. Тебе нужны еще помощники?

О! На это стоило посмотреть.

Человек вполсекунды вырос сантиметров на пять, не меньше! И плечи расправились, и осанка. А взгляд! Так, наверное, паны в свое время разглядывали смиренных холопов.

– Ну… даже не знаю. Мне Тарасик уже помогает.

До чего же наивные люди эти хуторяне!

Если я, к примеру, хотел бы их, извиняюсь, за попу взять – факт сдачи с потрохами себя и своего подельника можно было бы считать состоявшимся. Но это же чепуха! Жгучая тяга порисоваться – она по-любому важнее банальной осторожности. Понимать надо.

Предъявляю козырную карту:

– Я за полцены готов взяться.

– За трешку!

Клюнул.

Согласиться – значит вспугнуть. Аккуратно подсекаем.

– Совесть поимей, Цимакин! Сам же явно не за чирик подрядился. Думаешь, не понимаю?

– А шо ты гроши мои вважаешь? Не хочешь, не берися. Нам бильше дистанется. Мэ́нэ и один Дума влаштуэ. Он взагали беспла-а…

И замер на полуслове.

Оба-на.

Подвела чувака мова соловьиная! Хотел мне свою «незалежность» продемонстрировать, да и… увлекся. А вот это уже провал, дорогой штандартенфюрер! В чистом виде. Засыпался, понимаешь, фраерок, на понтах дешевых. О, пардон, граждане. На мании превосходства, я хотел сказать: как свяжешься с этими уголовниками, хоть рот потом с мылом мой!

Я расплылся в торжествующей улыбке:

– Вон оно ка-ак! Прокинул-таки Тарасика? Красаве́ц! Пятера, Цима. Пя-те-ра! И ни центом меньше. А то как бы брат твой по художественному ремеслу лишнего чего не узнал случайно. К примеру, про твои секретные прайсы!

– Чего?

– Про расценки, Цима. Про денежки!

– Ну… и пусть узнает. Подумаешь, пугает он меня…

– А чего отворачиваемся? Чего в глазки-то не смотрим? Ци-ма!

– Чего «Цима»? Заладил: «Цима да Цима»! Шо ты вообще привязался ко мне?

Хоть и перло из меня желание еще малость потоптаться на костях этого крохобора, все же унял я все свои нездоровые амбиции – наступил на горло собственной песне.

Вздохнул только, фальшиво кручинясь:

– Деньги мне нужны, Сережа. Дюже гроши потрибны! Так разумиешь?

– Гроши ему потрибны, – проворчал Цима, остывая. – Гроши усим потрибны. Ладно. Уговорил. Пользуйся моей добротой. За пьять карбованцив, ты сам казав!

– Казав, казав, – покладисто согласил я. – Чего делать-то надо?

– После ужина узнаешь, – с важностью отрезал Цимакин. – И меньше болтай. И чтоб рядом со мной тебя видно не было. Пусть не привыкают!

О! Конспирация? Круто.

– Я вообще тебя не знаю, – зевнул я, отворачиваясь. – Мальчик, ты кто? Где твои родители?

– Ну-ну.

И пошел себе. Не придумал навскидку, как остроумно ответить. Без мовы.

Я поднял голову вверх и вздохнул глубоко-преглубоко. Какие-то двойственные ощущения – и удовлетворение от провернутой интриги, и еле различимый смутный дискомфорт. Что не так-то?

А на небесах – ни тучки.

Поразительная сегодня погода! Звонкое, чистое утро. И день, видимо, будет хороший, жаркий. Радостный, я бы сказал, несмотря на осеннюю пору. Откуда тогда у меня это гадостное послевкусие после общения с Цимакиным? Как клопа проглотил! И вроде бы ничего особенного не случилось, да и не планируется – какие-то полудетские игры с картинками, ну странные, ну необъяснимые. Но это ведь пока. Разберемся ведь? Разберемся!