Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

– Возможно, – согласился я. – Возможно также, что накануне своей последней экспедиции в Антарктику он специально набивал её цену, когда говорил то, что я сейчас попробую воспроизвести по памяти, хотя рассказывали мне про это интервью уже давно. В студии его спрашивают, осталось ли для молодого американского поколения ещё какая-нибудь неизведанная земля сегодня, когда люди летают через Северный полюс, попивая коктейли. И он, не задумываясь, выдаёт, что да, конечно, есть, причём ничуть не меньше по площади, чем Соединённые Штаты, которую не видел пока ещё ни один человек. И находится она по другую сторону от Южного полюса. При этом адмирал ни с того ни с сего начинает задумчиво водить пальцем по кромке стоящего на столе перед ним блюдца. Давайте на секунду представим себе карту и поместим США за Южный полюс. У нас получится никакая не земля, а Индийский океан. Тем не менее, по его мнению, это последнее из оставшихся мест на свете, представляющих огромный интерес для науки. Территория эта будет важна для грядущих поколений, поскольку это нетронутый резервуар природных ресурсов. Когда его спросили, каких именно, он пояснил: всего в ста восьмидесяти милях от Южного полюса в горах, которые не покрыты льдом и снегом, они уже обнаружили залежи угля, там же наверняка есть нефть. Есть даже вероятность найти уран. Журналисты в студии возбудились и высказали предположение, что многие страны тоже захотят этими ресурсами воспользоваться. Конфликт неизбежен. Он на это: да, семь стран точно, включая Россию, Австралию, Аргентину, Чили, Новую Зеландию и Британию. И бросает фразу, мол, я тут говорил, что это пока самое мирное место на свете, но не думаю, что так будет долго продолжаться. Так вот, история, какой мы её знаем, показала, что адмирал ошибся, и с 1959 года в Антарктике не было ни единого военного конфликта. За это время вырубались леса Амазонии, уничтожались белые медведи на севере, гибли целые регионы – и всё ради наживы больших нефтяных, газовых и прочих компаний. Но ни одна из них до сих пор не посмела сунуться в Антарктику. Интересно, почему.

– Почему? – вторил Роналд.

Я пожал плечами.

– Никто не знает. Уж точно не потому, что все страны, подписавшие договор, такие честные. Вы лучше меня понимаете, на что они способны, дай им волю. Значит, там и в самом деле есть что-то настолько важное для всех, что заставляет хозяев этих стран сохранять видимость полного взаимопонимания.

Некоторое время мы шли через лес молча.

– Но ведь этот адмирал Бёрд, если не ошибаюсь, – снова заговорил Роналд, – был масоном высокой степени. Как и большинство участников его экспедиций. Для такого соврать или «ввести в заблуждение» – дело принципа. Его история с Северным полюсом тому наглядное подтверждение.

– А разве я говорю о том, что сказанное им в эфире – чистая правда? Любым человеком движут корыстные интересы. Он давал интервью накануне очередной экспедиции в Антарктику и, разумеется, не мог сказать, что мы едем туда просто дурака валять, потому что там холодно и нет ничего, кроме пингвинов и десяти тысяч футов льда. Но тем удивительнее сегодня выглядят его слова и последствия этих слов и экспедиций. Вций. для, – снова заговорил Роланд, – был масоном высокой степени. ВВВедь если он, как вы говорите, врал, и в Антарктике никаких полезных ископаемых отродясь нет, то зачем подписывать договор и придерживаться его неукоснительно столько лет? А если есть, то эта боязнь его нарушить странами, преспокойно нарушающими все остальные мыслимые и немыслимые договоры, пакты и конвенции, кажется тем более необъяснимой. Вы не находите?

То, о чём я сейчас рассуждал, я предварительно обдумывал не один день, начитавшись книжек и журналов из коллекции Кроули. Поэтому спорить со мной на эти темы было довольно сложно. Тем более что спорить ни с кем я не собирался. Людей думающих достаточно спровоцировать одним несуразным вопросом, и они сами дойдут до сути. А людей «знающих» провоцировать безполезно, поскольку они не думают. На моё счастье до Фрисландии добирались те, кто стремился узнать что-нибудь новое, выйти за рамки привычного мира, причём не лёжа на пузе в песках тропического пляжа, а платя деньги за туризм в совершенно спартанских условиях. В итоге наша с Роналдом пикировка и моё рассуждение вслух никого не заставили замкнуться и раздражённо поджать губы. Все терпеливо двигались дальше, погрузившись в размышления.

Харамеру, открывшаяся нам примерно через час пути, представляла собой внушительное зрелище. Забрось её куда-нибудь в Гималаи или Анды с Альпами, никто бы не обратил на неё внимания. Но здесь, в одиночестве, да ещё на фоне уже подкрашенных рассветом хмурых облаков, она смотрелась величественной и неприступной. Поскольку, как я уже сказал, увидеть её со стороны практически не представлялось возможным, выйдя из леса, вы оказывались сразу у её подножья, полого уходившего в высь, иногда теряющуюся в тумане, иногда, как сегодня, взирающую на вас заснеженной вершиной. Мне приходилось слышать от бывалых путешественников, что она производит на них такое же впечатление, как знаменитая японская гора Фудзи. Но только Фудзи – вулкан с плоской верхушкой, а наша Харамеру – «обломок молота» с несколькими острыми пиками, делавшими её похожей на массивный фундамент под таинственным средневековым замком.

Защёлкали фотоаппараты. Я тоже не сдержался и сделал несколько снимков, поудобнее уперевшись камерой в мшистый бок большого валуна, чтобы получилось порезче при довольно долгой выдержке. При этом я заметил, что белая вершина уже медленно заливается оранжевым светом солнца. Надо было спешить, если мы хотели увидеть рассвет над лесом.

Пока мы шли сюда, я срубил топориком несколько кустов орешника и на ходу обтесал, превратив в примитивные, но удобные палки, которые раздал всем желающим. Пологий склон только на вид казался простым. Мягкий под ногами он мог оказаться весьма жёстким при неловком шаге и падении. Примерно на треть подъёма он был земляным, после чего начинались сглаженные временем и ветрами скалы.

Антонио, которому из-за возраста было труднее остальных, поинтересовался, как высоко мы намерены подняться. Я ответил, что это на усмотрение каждого. Цели взобраться на вершину у нас нет, но есть возможность добраться до тех мест, откуда виден рассвет и остров. Если кто устанет, то может просто остановиться – обратно мы пойдём той же самой дорогой, так что заблудиться не получится.

Кто-то поинтересовался, доводилось ли мне самому совершать восхождение на пики. Пришлось сознаться, что нет, поскольку я совсем не такой отчаянный, чтобы рисковать жизнью. Однако я знал людей, которые это проделывали и остались живы. Они рассказывали, что между пиками есть довольно ровная площадка, похожая на чашу и наполненная пресной водой, бьющей прямо из горы. Вода потом вытекает с четырёх сторон и образует четыре наших реки – Северную, Восточную, Южную и Западную. Откуда в центре острова, окружённого солёным океаном, пресная вода да ещё на горе, где далеко не всегда лежит снег, непонятно, так что её божественное происхождение ни у кого не вызывает сомнения.