Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

– Стараюсь.

– Иными словами, чтобы вы, стоя на берегу, увидели ночью свет от маяка, который, как вы знаете, от вас в двухстах километрах, высота этого маяка должна быть больше трёх километров. Как эта гора. Но таких маяков, как вы понимаете, не стоят. А дед их видел.

– Он на берегу стоял или на палубе? – попытался защищаться Роналд.

– А не имеет значения. Если бы он стоял пусть даже на высоте десяти метров над уровнем моря, его горизонт отодвинулся бы до порядка десяти километров, но при этом всё равно этот горизонт на расстоянии двухсот километров скрывал бы объекты высотой… где-то две целых семь десятых километра.

– У меня папа крутой математик, – гордо ответила на наш немой вопрос Трине.

С этим заявлением не мог бы поспорить даже Роналд.

– То есть, уважаемый Кристен, – сказал он, – вы поддерживаете Тимоти, когда он говорит, что земля – плоская?

– До приезда сюда я об этом, признаться, не думал, но по-моему и Тимоти этого не утверждает. Он просто задаётся вопросами, на которые у меня, привыкшего к точности, ответов пока нет.

Я не стал вмешиваться, поскольку вопрос, на который Кристен так блестяще ответил, он задал себе сам, вспомнив деда – то ли Трине, то ли своего. Мне же было удивительно слышать и понимать, что негодует по поводу земной плоскости один только англичанин. Честно говоря, я вообще не ожидал никакой поддержки. Когда я потом поделился своими наблюдениями на этот счёт с Конрадом, тот ответил:

– Ты правильно подбираешь места для обсуждения. Одно дело, рассуждать о горизонте сидя в комнате, и совсем другое – на горе, где горизонт повсюду. Конечно, слепых товарищей вроде Роналда будь здоров, но их масса уже не так критична, как раньше. Что-то такое происходит в человеческих умах за последнее время, отчего люди начинают если не думать, то, во всяком случае, задумываться.

Поделился я с Конрадом и ещё одним наблюдением, которое сделал, находясь в то утро на горе. Поразило оно не только меня, но и всех, кто стал его невольным свидетелем. Мы уже погасили костёр и намеревались отправляться в обратный путь, когда глазастая Трине вскинула руку к небу и крикнула:

– Смотрите, кто летит!

Мы посмотрели в том направлении, куда указывали её озябшие пальцы, и увидели в нескольких километрах от себя чинно парящий в воздухе огромный шар, правда, вытянутый в форму толстой сардельки.

– Это дирижабль, – одновременно уточнили Бертольд, Антонио и Леннарт.

Помню, меня охватило странное чувство. Ведь до того дня я никогда в жизни не видел ничего летающего по воздуху, кроме птиц. Самолёты обходили нас стороной. Я рассматривал их на картинках, но никогда не наблюдал в действии. Про дирижабли, конечно, читал, что они существовали на заре воздухоплавания, однако довольно быстро были признаны непригодными и опасными, и их навсегда сняли с производства. О том, чтобы соорудить нечто вроде воздушного шара мне когда-то говорил наш рукастый и головастый изобретатель Кукро, хотя дальше разговора дело не пошло. И вот прямо передо мной, словно слетевший со страниц истории, неторопливо плыл настоящий цеппелин. С такого расстояния каких-либо деталей рассмотреть было невозможно, кроме того, что он серого цвета с оранжевой полосой вдоль округлого бока, что у него сзади нечто вроде коротких плавников, а под брюхом, словно путешествующая на ките рыба-прилипала, ярко-красная кабина. Дирижабль двигался с севера на юг, причём быстрее, чем мне показалось в начале, и не выказывал ни малейшего желания сесть где-нибудь в пределах видимости. Как я понял, в своём детском восторге ни я, ни Трине не были одиноки: для всех подобное зрелище было в диковинку.

Правда, некоторые из нас, как оказалось, знали про дирижабли больше, нежели остальные. Так Антонио пояснил, что закат дирижаблей, после короткого и бурного расцвета, пришёлся на конец тридцатых годов, когда потерпел крушение, возможно, подстроенное, флагман того времени – лайнер «Гинденбург». Погибло тридцать шесть человек, что гораздо меньше, чем сегодня гибнет при падении любого пассажирского самолёта, однако катастрофу раздули настолько, что производство этих летательных аппаратов постепенно свернули, и они уступили место гораздо более опасным и дорогим с точки зрения эксплуатации самолётам и вертолётам. Виной всему считался газ – огнеопасный водород, хотя уже тогда Америка располагала большими запасами гелия, не воспламеняющегося, но, увы, более дорогого. Трине наивно спросила, почему хорошие дирижабли сменили плохими самолётами, на что даже наш насмешник Роналд не сдержался и выпалил:

– Потому что дороже!

Антонио добавил, что дирижабли изначально потребляли гораздо меньше топлива, чем другие летательные средства, то есть превосходили те же самолёты в пересчёте на пассажиро-километр и вес перевозимого груза. Кроме того, что они безопаснее, они гораздо комфортабельнее любого самого частного летательного средства. В пору их расцвета каюты пассажиров были огромными, снабжёнными всеми возможными удобствами, с ванными, диванами и прочими радостями наземной жизни. При этом дирижабли могли совершать безпосадочные перелёты, длившиеся неделями. Уже в 1919 году первый дирижабль пересёк Атлантику, преодолев путь от Лондона до Нью-Йорка за сто с небольшим часов, а ещё через десяток лет «Граф Цеппелин» осуществил кругосветный перелёт: за двадцать дней на средней скорости 115 км/ч он покрыл 34 000 километров, отделавшись всего тремя промежуточными посадками.

Мы спросили, откуда он столько всего интересного знает, на что Антонио ответил:

– С детства люблю всё летающее по небу.

А его жена добавила, что они с мужем постоянные участники ежегодного фестиваля воздушных шаров в Ферраре.

Когда я пересказывал этот разговор Конраду, тот ударил себя по лбу и воскликнул, что теперь знает, почему эта итальянская парочка показалась ему такой знакомой: он наверняка видел их в самой Ферраре, что между Болоньей и Венецией, куда несколько раз приезжал специально на это красочное мероприятие, любимое его тогдашним шефом.

Провожая дирижабль восхищённым взглядом, Антонио указал и на некоторые недостатки его собратьев, наиболее существенным из которых он назвал сложность посадки из-за низкой манёвренности. Им, конечно, не нужны посадочные полосы, как самолётам, но зато нужны так называемые причальные мачты. Ну и, разумеется, навигация дирижаблей усложняется большой парусностью при неудачном ветре. Я же, помню, отметил, что пролетевшая мимо нас сарделина делала это спокойно и уверенно, несмотря на далеко не лёгкий бриз с запада, то есть дувший ей как раз в пузатый бок.

Появление воздушного странника отсрочило наши сборы в обратный путь на несколько минут, однако, когда он превратился в тёмную точку на голубом небе, мы вернулись вниз, к лагерю, тщательно затушили костёр, собрали в пакет весь образовавшийся мусор, взяли на память несколько валявшихся под ногами камушков и начали спускаться по склону.