Сергей Катуков - Мастер облаков

— Берегись! — весело заорал Гамлет. И рядом пронеслось что-то бешено жужжащее. Позади раздался хлопок. И ещё с десяток их протрещало, словно крики невидимых птиц.

— Шубись! — сдавленно крикнул кто-то и схватил Адама за рукав. Они, лавируя между дирижаблями, помчались вперёд и вперёд. Адам заметил, что Томас ведёт их по траектории широкого разворота.

— Это конкуренты. Консерваторы, — объяснил Гамлет. — Палят карамельным порохом. Доставай пушку. Будем отстреливаться. — Он сделал ладонь «пистолетом», поджав мизинец и безымянный и вытянув средний и указательный. Встряхнул рукой, и в ней материализовался несоразмерно большой по его детской руке автомат. Казалось, сейчас он потянет Гамлета за собой вниз. Но тот только прищурился, щёлкнул языком и, обернувшись, сделал несколько оглушительных выстрелов. Сзади ухнуло и раздался дружный хохот. Адам сделал то же, проявив из своей фантазии толстое, короткое орудие, похожее на старинную пушку, наподобие тех, которые он видел в исторических книгах. Развернулся и бахнул ею. За спиной, убегая назад, вспыхнул целый фейерверк, скрыв преследователей. Пушка ничего не весила и отдачи от неё не было никакой, но всё равно смешно подрыгивала при выстреле.

Выиграв время, они оторвались и спикировали в пёстрый квартал, где стояли совсем небольшие дома. Пока они пролетали мимо, Адам успел заметить, как на домах, бетонных стенах, на арках подворотен и даже на брошенных машинах, почти повсюду — прекрасно нарисованные пейзажи, цветы в несколько этажей, копии старинных картин с натюрмортами и портретами. На самом высоком брандмауэре — огромный пейзаж.

Залетев за черепичную крышу, они притаились. Вдалеке возникло несколько летунов. Консерваторы неспешно осматривали квартал.

— Когда они приблизятся, я дам команду. Стреляем и сразу смываемся… Товсь… пли!

Выпустив залп разноцветных огней, разлившихся в воздухе пористыми кляксами, они моментально исчезли в трущобах квартала, предназначенного под снос. За ним расстилался многокилометровый заповедник-джунгли, населённый доисторическими деревьями-великанами, окутанный фиалковой дымкой и прореженный где-то в своей середине звонкими ледяными ручьями. Здесь из воздуха выплывала музыка, прозрачные феи ткали паутинный узор, натянутый между деревьями, вылавливая сумеречные капли света.

— А почему Консерваторы — конкуренты для нас? — удивлялся Адам. Они уже добрались до порта. Причалив, здесь стояли пассажирские океанские платформы — круглые поля, размером с целый луг, нависающие над водой.

— Это такая игра. Мы стреляем в них, они — в нас. И всем весело. Как тебе тут?

— Невероятно… — почти прошептал Адам. — Как во сне. Даже лучше. В сто тысяч раз. Как в раю.

— Это потому что мы здесь — боги, — усмехнулся Гамлет, крутанул ладонью вокруг оси и достал из воздуха мороженое. Следом за ним Томас хлопнул в ладоши и развёл руки. Между ними, как между литаврами, стал вытягиваться многоярусный торт. По его серпантину, неспешно, подпрыгивая на кочках, ехали крошечные автомобили.

Адам засмеялся, сделал ладони трубочкой и подул в неё. Через пять минут над ними колыхалась целая туча сладкой, розовой воздушной ваты. Адам никогда в жизни не смог бы съесть столько сладкой ваты, поэтому он отпустил тучу. Её сразу же подхватил ветер, словно проходил мимо и унёс в залив.

— А они знают про это? Что мы — боги?

— Кто?

— Те, кто здесь живёт.

— Местные? Давно. Не обращают внимания. Мы с ними не пересекаемся. Они сами по себе.

Адам проснулся. Раскрыл окно. В саду, шлёпая каплями, шелестел дождь. Было ещё тепло. Но всё равно чувствовалась осенняя сырость. Уныло в небе висела луна, и тучи, истончаясь, словно дым, пробегали по её сфере. И в душе таким же большим и тяжёлым висели одиночество и тоска.

«А там сейчас, наверно, день. И солнце из лазури. И музыку можно позвать из воздуха. И всё, что захочешь сделать…». Мальчик подумал про отца и о том, сделал ли Адам что-нибудь плохое. И показалось, что да, сделал. Большое и тяжёлое, обволакиваемое сомнениями, тяготило его душу чувство вины. Но ведь если бы он что-нибудь обещал…

Адам стоял очень тихо, стараясь не двигаться, не хрустеть кирпичной крошкой. Еле дыша, снял «коньки» и, материализовав вокруг них рюкзачок, вынул из дымчатого материала руки. Прорехи в ткани сразу исчезли. Забросил рюкзак с «коньками» за спину. Теперь он выглядит как все местные. В углах в виде одуванчиковых шаров скапливался туман, под ногами, там где доски старого дома беззубо обнажали фундамент, вода шла радужными кругами. Невероятный эффект. У дальней стены художник увлечённо водил баллончиком, распыляя краску. Лицо закрывала маска и очки. Комбинезон пёстро испещрён мазками. Остановился, отошёл. Получалась жёлто-синяя летающая черепаха. Во всю стену. Адам не удержался и захлопал. Художник оглянулся, не спеша снял маску. Заулыбался.

— Хорошо получается, — сказал Адам, подходя и прыгая через дыры в полу. — А что это?

— Черепаха. Не похоже?

— Не знаю. У нас таких не бывает.

— Разве? А в парке?

Адам пожал плечами.

— А это вы всё вокруг разрисовали?

— Да. Дома всё равно снесут. Никто в них не живёт.

— Жалко. Столько рисовали. А всё равно снесут.

Художник взболтал баллончик.

— Это судьба всех картин.

— Почему?

— Любое произведение искусства подобно такой вот стене, на которую нанесён рисунок. Беречь его и переносить с места на место трудно и неудобно. А что такое музеи, как не такие же брошенные дома. И время, как бульдозер, когда-нибудь снесёт их под что-нибудь новое.

— Странно. А почему вы рисуете здесь? А не у себя дома. Вы уличный художник?

Тот засмеялся.

— На большом полотне удобнее располагать множество деталей. И к тому же сразу видна общая композиция. Дома холсты таких размеров не разместишь.

— Значит, это черновики?

— Да. Некоторые — да. Но больше всё равно нарисовано по-настоящему.

Художник сменил баллончик, подрисовал ещё — получалось, что вместо ласт у черепахи крылья. И она стремится в солнечный зенит.

— Меня зовут Ивик, — сказал художник, когда они выходили из дома.

— А меня Адам.

— Смешное имя.

— У тебя тоже, — они засмеялись. Ивик поправил мешочек с баллончиками.

— Знаешь, мне кажется, я тебя где-то видел, Адам.

— Исключено.

— Нет, не исключено. У меня очень хорошая зрительная память. Я же художник. Может, ты мне приснился?

— Скажешь тоже. А тебе правда снятся сны? — мальчик подумал, что это странно: жить внутри сна и всё равно видеть сны.

— Конечно. У тебя разве нет снов.

— Есть. Но они… настоящие.

— Как это? — Ивик остановился, задорно посмотрел на мальчика. — Настолько реальные, как вот мы с тобой? — И расхохотался.