Алексей Ракитин - Уральский Монстр

Поэтому родители знали о преступлениях сына только в пересказе Вершинина. И любые нормальные отец и мать имели все основания сомневаться в объективности, точности и даже честности начальника ОУР. Что бы тот ни говорил, как бы ни убеждал родителей в «чистосердечном» признании сына, однако нет у него права подменять собою суд. Да и суд советский может ошибаться, как показали события «Большого террора» 1937-1938 гг. и волна реабилитаций, прокатившаяся по стране в 1939-м!

Георгий Винничевский просто-напросто испугался за свою жизнь. Его напугал допрос в кабинете Вершинина, во время которого много внимания было уделено прошлому Георгия Ивановича, и то, как начальник угро внезапно прервал допрос, пообещав продолжить его в ближайшем будущем. Нервы Винничевского-старшего не выдержали, подумав день-два, он изобрёл отличный, как ему казалось его комендантскому уму, способ доказать советской власти свою лояльность. Так родилось его пафосное, но безграмотное письмо с призывом расстрелять собственного сына. Бывший чекистский палач показал свое истинное лицо. Он поспешил отречься от сына, даже не имея точных свидетельств вины последнего. Это предательство, которое не может быть объяснено никакими рациональными доводами, перед нами реакция труса, испугавшегося прежде всего за собственную шкуру.

Вот уж воистину шекспировские страсти кипели в Свердловске поздней осенью 1939 г.!

Георгия Ивановича Винничевского вторично вызвали на допрос лишь 5 ноября, на шестой день с момента предшествующего допроса. На этот раз с отцом обвиняемого имел дело не начальник областного уголовного розыска, а сотрудник рангом ниже – лейтенант Лямин – и вопросы, которые он задавал, более не касались мрачных тайн прошлого Георгия Ивановича. Лямин был конкретен и сосредоточился на обстоятельствах жизни Владимира Винничевского.

Отец рассказал, что сын стал ходить рано – уже в 8 месяцев, а заговорил и того раньше – примерно в полгода. Однако затем с маленьким Володей приключилась неприятность: «На девятом месяце простудил ноги и не ходил до 1 года 2 месяцев, после стал на ногах неустойчив и часто падал, ударяясь головой о камни. В трёхлетнем возрасте упал в кадку с водой и чуть не захлебнулся. Вторично в скором времени упал в яму глубиной в рост человека, очень испугался и после этого сильно заикался». То есть заикаться Володя начал в раннем детстве, причём советская медицина лечить его отказывалась до 8-и лет, несмотря на обращения родителей.

Весьма выразительно Георгий Винничевский описал некоторые привычки, которые трудно не назвать странными. Дадим слово отцу: «Играл он всегда один.., несколько раз из садика убегал домой. До школьного возраста был чистоплотен, а потом стал неряшлив – вымыть руки, шею или ноги всегда приходилось заставлять, особенно он не любил, когда ему стригли ногти, были случаи, что {он} даже плакал… Одеваться хорошо не любил, говорил „мне всё равно как ходить – чистым или грязным“. В пище также не разбирался, ему было безразлично, {что} кушать – белый или чёрный хлеб, с солью или без соли». Перед нами недвусмысленное указание на патологическую неряшливость, которая является свидетельством отклонений от нормы в эмоционально-волевой сфере человека. Само по себе отвращение к чистоте не является болезнью, но должно расцениваться как симптом психопатологий весьма широкого спектра – от шизофрении и деменции до органических поражений лобных долей мозга.

Подробно рассказал Георгий Иванович об обстоятельствах попытки побега его сына на Кавказ в компании с Гапановичем. Тогда из дома помимо револьвера исчезли патроны, 10 кг дроби и копилка с 25 рублями серебряными монетами по 50 копеек (внимательный читатель наверняка помнит изложенную в этой книге историю исчезновения из оборота в Советском Союзе серебряных денег. А потому следует иметь в виду, что фактическая цена 50 монет в ценах чёрного рынка была много выше номинальных 25 рублей). Любопытно, что даже после провала побега и бесславного возвращения домой Владимир ничего не сказал родителям о совершённом хищении из дома, а лишь заявил, что отцовский пистолет потерял во время похода в театр. То есть сынок, которому на тот момент было всего 13 лет, до последнего лелеял надежду всех перехитрить и запутать. Перед нами нюанс, говорящий сам за себя.

Однако из школы Володю выгнали не за этот проступок. Через несколько дней, убедившись, по-видимому, что гроза миновала, участники неудачного побега напились в школе вина. После этой выходки было принято решение «разбить» славную компанию и Владимира Винничевского из школы №14 отчислили. Устроиться в другую школу не удалось, и до конца учебного года он просидел дома. Георгий Иванович признался на допросе, что после этой пьянки в школе ударил сына несколько раз ремнём – это был единственный случай в жизни, когда он поднял на сына руку.

В сентябре 1937 г. Владимир отправился в другую школу – №168 – и там повторно прошёл курс пятого класса. Но через год он попал в неприятную ситуацию уже в этой школе. Какие-то школьники потребовали, чтобы он отдал им свой велосипед, угрожая в противном случае его убить. Георгий Винничевский отправился на переговоры с отцом одного из хулиганов, и проблема вроде бы была урегулирована, однако Володя заявил, что боится расправы, и попросил перевести его из этой школы. Родители серьёзно отнеслись к просьбе сына и сумели пристроить его в школу №16, в которой тот и учился вплоть до ареста.

Георгий Иванович рассказал о попытке побега из дома, предпринятой сыном в марте 1939 г., то есть за полгода до описываемых событий: «Числа 5 или 6 марта Владимир ушёл в баню и больше домой не явился. Тогда же исчезли двое брюк и из копилки облигации Госзайма на 600 рублей. Я об исчезновении сына заявил во 2-е отд. милиции, где посоветовали съездить в места, где есть родственники… Жена поехала в г. Тагил, где живёт наш родственник Оленев. Владимир был найден ею в линейном отделении милиции ст. Тагил, он был снят с поезда. 9 марта жена его привезла домой».

Винничевский перечислил все случаи отъезда сына из дома, как со взрослыми, так и в одиночку. Понятно, что по всем адресам его пребывания требовалось провести проверку, дабы выяснить, не совершались ли там преступления против малолетних детей.

В очень интересных выражениях Георгий Иванович рассказал о бесстрашии сына, его супруга по этому поводу, кстати, также высказывалась. Вот что сказал отец: «Он был бесстрашен, ходил один по вечерам в баню, возвращался из школы в 11-12 часов ночи (когда учился во вторую смену – прим. А. Р. ), на наши разговоры о том, что тебя ночью могут раздеть, убить, он отвечал: „Всё равно когда-нибудь умирать придётся“». В данном случае нам интересна не «храбрость психопата», про которую ранее было написано уже достаточно, а нечто иное. Кажется удивительным мимолетное упоминание отца о походах сына в баню по вечерам. Дело в том, что советские бани являлись таким местом, куда в вечерние часы лицам, не знакомым с царившими так традициями, лучше было не заходить. Автор должен честно признаться, что собственного сына в советскую общественную баню вечером в одиночку не отпустил бы. Да и в дневное время тоже. Не то это место, где следует отираться подростку, да и контингент там не такой, чтобы позволять сыну бесконтрольно с ним общаться. Мы постоянно натыкаемся на упоминания различных странностей в поведении Владимира Винничевского и поэтому обречены в своём месте (глава X: «Те, чьё имя не называем…») собрать их воедино и проанализировать. Сейчас разного рода причудливые странности убийцы имеют вид рассыпанной мозаики, но когда все фрагменты встанут на свои места, картина получится очень необычной и во многом неожиданной для читателя. Найдётся в ней место и для этих необычных вечерних походов в баню.